— Вы говорите про тюрьму? — встревожился я.
— Абсолютно верно, — подтвердил фараон и жирно причмокнул. — В каталажку. За решетку. Вместе с другими преступниками, нарушающими закон. Ну и заодно приличный штраф. Все это доставит мне огромное удовольствие. Так что увидимся в суде с обоими вами. Вас вызовут повестками.
Он повернулся и пошел к своему мотоциклу. Пинком поднял подпорку. Затем сел в седло, включил стартер и с ревом умчался по дороге.
— Ух! — выдохнул я. — Теперь хоть можно вздохнуть поспокойнее.
— Нас поймали, — напомнил пассажир. — Нас поймали, и никуда тут не денешься.
— В смысле, что меня поймали.
— Тоже верно, — согласился пассажир. — Ну и что ты, начальник, будешь делать?
— Поеду сейчас же в Лондон и потолкую со своим адвокатом.
Я запустил мотор и поехал дальше.
— Ты не верь, что он тут натрепал про тюрьму, — сказал пассажир. — Никто не сажает в тюрягу за превышение скорости.
— Ты уверен? — спросил я.
— Абсолютно, — ответил пассажир. — Они не могут даже забрать права; влепят, конечно же, охрененный штраф, но тем дело и кончится.
У меня словно груз свалился с плеч.
— Кстати, — сказал я, — зачем ты ему соврал?
— Кто, я? А почему ты думаешь, что я ему соврал?
— Ты назвался безработным козлоносом. Но мне-то ты говорил, что занимаешься высококвалифицированным трудом.
— Так оно и есть, — сказал мой попутчик. — Но я не обязан все докладывать фараонам.
— Так чем же ты занимаешься? — спросил я.
— Что, — спросил он в ответ, — очень любопытно?
— Это что-нибудь, чего ты стесняешься?
— Стесняюсь? — с жаром воскликнул пассажир. — Я стесняюсь своей работы? Да я горд ею, как никто другой на свете. Очень уж вы, писатели, любопытны, — усмехнулся он. — И ты, наверное, не успокоишься, пока не получишь точного ответа.
— Да мне, в общем-то, все равно, — соврал я.
Пассажир хитро взглянул на меня краем глаза.
— А вот мне что-то кажется — не все равно, — сказал он. — По твоему лицу вижу, ты подозреваешь, что я занимаюсь чем-то необычным, и у тебя прямо зудит узнать, чем именно.
Мне не понравилось, как он читает мои мысли. Я молчал и глядел на дорогу.
— И в общем-то, ты прав, — продолжил пассажир. — У меня весьма своеобразная профессия. Самая необычная, какая может быть.
Я ждал продолжения.
— И поэтому, понимаешь ли, мне приходится быть очень осторожным, с кем и о чем говорю. Откуда я знаю, к примеру, что ты не фараон в штатском?
— Я похож на фараона?
— Нет, — мотнул головой попутчик. — Не похож. Более того, ты и не фараон, это видно любому идиоту.
Он достал из необъятного кармана жестянку с табаком и начал крутить самокрутку. Я смотрел на него краешком глаза; скорость, с которой он выполнял эту непростую операцию, поражала воображение. Сигарета была готова уже через пять секунд, Он провел языком по краешку бумаги, заклеил ее и сунул в рот. Словно из ниоткуда, в его руке появилась зажигалка. Вспыхнул язычок пламени, мой попутчик глубоко затянулся. Зажигалка снова исчезла. Что и говорить, замечательное представление.
— В жизни не видел, чтобы кто-нибудь так быстро крутил самокрутку, — сказал я.
— А, — сказал он, выпуская клуб дыма. — Так ты заметил.
— Конечно заметил, это ж чистая фантастика.
Пассажир откинулся на спинку и улыбнулся. Ему очень понравилось, что я обратил внимание, как быстро он скрутил самокрутку.
— Хочешь знать, что мне в этом помогает?
— Давай расскажи.
— Это потому, что у меня фантастические пальцы. Мои пальцы, — сказал он, растопырив передо мною обе пятерни, — быстрее и умнее, чем пальцы лучшего в мире пианиста.
— Ты играешь на пианино?
— Не строй из себя идиота, — сказал он. — Разве я похож на пианиста?
Я взглянул на его пальцы. Они имели великолепную форму, были такими тонкими, длинными и изящными, что никак не сочетались с остальной его внешностью. Такие пальцы скорее подошли бы нейрохирургу или часовщику.
— Моя работа, — продолжил пассажир, — во сто раз труднее, чем играть на пианино. Любого олуха можно научить играть на пианино. В наше время малолетние клопы барабанят по пианино едва ли не в каждом доме, так ведь?
— Более или менее, — сказал я.
— Конечно же, это так. Но и один человек из десяти миллионов не научится тому, что делаю я. Ни один из десяти миллионов. Ну, как тебе это?
— Поразительно, — сказал я, ничего не понимая.
— Ты абсолютно прав, что это поразительно, — согласился он.