—Значит, вы обычно покидаете Берлин на пару месяцев? И в этот раз тоже уедете? — спросила она и взглянула на него странным взглядом.
Разговор крутился вокруг их нового альбома и Тилль вскользь упомянул, что обычно, чтобы написать хороший материал, им требуется уехать подальше от дома, где ничто не будет мешать творческой работе.
—Пока не знаю, мы еще это не обсуждали, — он пожал плечами. — Но, скорее всего так и будет. Здесь работа не идет. Все отвлекаются и это страшно мешает.
—И на что отвлекаетесь? — она казалась искренне заинтересованной, словно журналистка на интервью, и это было странно.
Тиллю казалось, что Нарине вовсе не интересна ни их музыка, ни их методы работы, и уж тем более причины, по которым они вот уже месяц топчутся на месте.
—Да так, всякое. Семьи, дети, проблемы. Сейчас еще эта история с Ангелой, — он махнул рукой, показывая, что все это пустое и не стоит внимания.
—Ты знаешь, Ангела многим палки в колеса вставляла, — Нарина или не обратила внимания на его жест, или не хотела обращать.
—О чем это ты? — Тилль не понимал, куда она клонит.
—Она вечно совала нос, куда не просят, — бросила Нарина зло.
На мгновение Тиллю показалось, что он увидел настоящую неподдельную ненависть в ее темных больших глазах. Интересно, что они не поделили со сменщицей?
Заметив напряженное лицо Тилля, Нарина широко по-доброму улыбнулась и сказала:
—Впрочем, мы были довольно близки с ней, и я считала Энге своей хорошей подругой.
—Да, — Тилль чуть поднял бровь, — никогда бы не подумал. Мне казалось Ангела из другого круга общения. Она была довольно высокомерной.
—Ах, я тоже так решила вначале. Но потом оказалось, что она вовсе не такая. Ты знаешь, — она перешла на заговорщицкий шепот, так неуместный в стенах ее собственного дома. — Энге рассказывала мне то, что никому больше не говорила. К примеру, я знала об ее помолвке.
—Ангела была помолвлена? — Тилль удивился. Из рассказа Круспе он сделал вывод, что журналистка с ума по нему сходила, но Рихард всегда был склонен преувеличивать собственное влияние на женщин.
—О, да. Она собиралась замуж за одного человека, — Нарина мечтательно улыбнулась. — Очень хорошего человека и я… — Она внезапно умолкла и спросила. — Ты совсем не пьешь, может тебе принести чего-то другого? У меня есть хороший армянский коньяк.
—Ты любишь коньяк? — Тилль был рад резкой смене темы, ему вовсе не была интересна личная жизнь Ангелы Веспе.
—О, это не я, это мой…— она чуть замялась, — мой хороший друг. Он иногда заходит.
Тилль внимательно посмотрел на нее. Похоже, доход Нарины объяснялся вовсе не хорошими заработками в клубе, а подработкой на дому. Судя по всему, она была из тех девушек, что предпочитают заводить богатых покровителей. Теперь ему стало понятно, зачем она позвала его домой. Но только вот он не собирался становиться ее богатым любовником.
—Так мне принести? — она хотела подняться, но он остановил ее жестом.
—Нет, спасибо. Вино меня вполне устроит.
Он отпил пару глотков, закинул в рот небольшой кусочек сыра, прожевал. Нарина внимательно следила глазами за каждым его жестом. Словно пыталась увидеть какой-то скрытый смысл во всех действиях. Тилля напрягал этот ее внимательный взгляд, который преследовал его с того самого момента, как он вошел в ее дом. Но теперь-то он все понял и мог расслабиться.
После баранины в подлив последовали печеные овощи и мясо на гриле. Тилль не возражал. Он всегда любил вкусно и плотно поесть. Пока он наслаждался ее угощениями, Нарина рассказывала о себе.
История была трагичная, как и все истории людей вынужденных бежать от ужасов войны. До войны Нарины жила со своей семьей в небольшом поселении неподалеку от печально известного Хашама. Обычная семья. Отец, мать и трое детей. Старший брат Нарины в двадцать женился и поселился неподалеку. Вскоре у его молодой жены родилась двойня. Очаровательные мальчики их назвали Азам и Акиль. Нарине очень нравилось играть с племянниками, и она мечтала о своей семье, но была слишком молода для этого. Ее старшая сестра тоже еще не вышла замуж, она работала в школе учительницей. У отца была небольшая фирма, занимающаяся автомобильными перевозками. Ничего особенного, всего пара грузовичков, на которых водителями работали близкие друзья и сам отец. Нарина училась в художественной школе и мечтала когда-нибудь стать известной художницей. Мать обучала детей игре на фортепьяно. Ее отец придерживался умеренных религиозных взглядов и его жена и дочери даже хиджаб не носили. На праздники все они собирались в доме отца за большим столом и благодарили Аллаха за счастье, что он даровал им. Но счастье оказалось недолгим.
Война сначала забрала старшего брата. Исламисты убили его прямо в доме, а его детей и жену забрали с собой и больше о них никто не слышал. Бизнес отца загнулся, и он ушел на войну. Им с матерью и сестрой помогали соседи и родня. А в один день сестра пропала. Говорили, ее поймали и убили за то, что не желала покрывать голову. Мать слегла от горя. А вскоре вернулся отец. Уже инвалидом. С помощью родственников они бежали, незадолго до того как в город вошли американские войска. Если бы не успели, то, скорее всего Нарину и ее мать тоже убили бы, или взяли в рабство, а отца жестоко казнили за то, что воевал против.
Нарина рассказывала это очень спокойно, так словно все произошло не с ней, а с кем-то другим и Тилль подумал, что ранило в этой войне не только ее отца, но и саму Нарину. Прямым попаданием в сердце. Ему не хотелось слушать все это, но перебить девушку он тоже не мог. Видимо заметив его смущение, Нарина перешла к менее трагичной части истории.
Первое время в Берлине им было очень тяжело, но потом как-то обустроились. Армянская диаспора не дала пропасть. Родители сейчас жили в частном доме за городом, а Нарина обитала тут, в Берлине, неподалеку от работы.
Тилль спросил нравиться ли ей ее занятие, и Нарина ответила, что работа нормальная, не хуже и не лучше любой другой. И сожалеет она лишь о том, что мечты о карьере художницы пришлось оставить в прошлом.
—Но это не мешает мне писать для себя, — она улыбнулась ему.— Когда есть время.
—Я рад, что все у тебя утряслось, — сказал Тилль и сдержанно улыбнулся.- В Берлине ты в полной безопасности и даже время на хобби осталось. А что именно ты пишешь?
—Пейзажи, — она улыбнулась. — Люблю природу. Мне близок стиль итальянцев. Много света, солнца, лазури.
—Понятно, — Тилль кивнул и добавил из вежливости.— Было бы интересно посмотреть твои работы.
—Ох, к сожалению, сейчас ничего не осталось. Я не люблю оставлять их у себя, сразу же дарю, — она развела ладони в стороны. — А так, если бы что-то было, я бы непременно показала и даже подарила бы тебе.
Тилль лишь улыбнулся в ответ.
После довольно плотного обеда состоящего в основном из острых мясных блюд, Нарина пошла, делать чай, а Тилль вышел на балкон и закурил. Легкий теплый ветерок раскачивал ветви высоких лип растущих под окнами и некоторое время Линдеманн бездумно наблюдал за этим танцем листьев. Его клонило в сон. Жара, вино, сытная пища, все это сделало свое дело. Хотелось прямо сейчас прилечь на мягкий кожаный диван и поспать несколько часов, но это было бы неуместно. Линдеманн взглянул на часы. Половина четвертого. Он здесь уже полтора часа. Еще недолго и нужно вызвать такси и отправляться домой. Нарина конечно симпатичная, и он мог бы остаться у нее на ночь, к тому же, судя по всему, именно этого она и хотела, но ему следует избегать случайных связей с девушками, которых он едва знает.
Тилль докурил и вернулся в прохладную гостиную, где плюхнулся на большой диван, закинул ногу на ногу и прикрыл веки. Его немного мутило. Он огляделся в поисках воды, но Нарина уже унесла графин, и Тиллю ничего не оставалось, как снова взять свой бокал с вином и допить его.
Нарина вернулась с подносом, на котором возвышался: большой белый чайник с восточным орнаментом, две пиалы в том же стиле и полная тарелка сладостей.