Не буду приводить подробностей того времени, а ограничусь одним интересным сообщением. Нам удалось установить, что какая-то г-жа Суменсон была на службе у немцев и содействовала передаче немецких фондов некоторым большевистским вождям. Эти фонды посылались через стокгольмское немецкое посольство в гапаранду, где и передавались упомянутой даме. Керенский, внимание которого обратили на Суменсон, велел арестовать немецкую агентку; однако она была потом освобождена; защищалась тем, что поддерживает большевиков на собственные средства.
Эта отговорка удалась ей лишь потому, что Воска прекратил дальнейшее расследование, когда оказалось, что в это дело запутан один американский гражданин, занимавший очень высокое положение. В наших интересах было не компрометировать американских граждан, так как это не единственный случай, когда среди американских граждан и в американских учреждениях в Европе встречались люди иностранного происхождения и вредного образа мыслей в политике". (Т. Г. Масарик. Воспоминания. Мировая революция, т. 2, с. 63--64).
Чехи нам разъяснили, что когда они напали на след Суменсон, они тотчас же известили А. Ф. Керенского, который немедленно отдал приказ об аресте Суменсон. Ему были обещаны сообщения и о путях, которыми получались средства, и о лицах, которым они передавались. Все это было уже в руках Воски. Вмешательство американского посла прекратило это дело, и А. Ф. Керенский остался с сообщением, но без доказательств.
* * *
В те времена люди, принимающие поддержку от иностранного правительства для работы против своего отечества, считались предателями; суд их приговаривал к смертной казни и общественное мнение не смело их защищать или как-либо оправдывать. Теперь времена изменились... Изменились и нравы. Открыто берется поддержка на работу против большевиков -- под тем предлогом, что "коммунизм -- явление интернациональное" и что в этом своем качестве оно оправдывает союз всех сил, направленных к его уничтожению. С другой стороны, коммунистические партии без всяких угрызений совести берут средства от Советов на борьбу "с мировым фашизмом", тоже интернациональным... Этим изменением нравов и упадком национальной морали, разумеется, широко пользуются и те, кто метит на ослабление самих государств, в которых укоренился коммунизм или фашизм. Явно -- против коммунизма и фашизма. Скрыто -- против самих государств и недопущения роста их мощи в той буквально звериной борьбе, которой отмечен XX век.
А между тем узко национальные интересы каждого государства далеко не отжили свой век и защита их -- политически и морально -- все еще остается обязанностью каждого гражданина, несмотря на рост интернациональных связей и отношений.
Женева
А.Ф. Керенский. Ленин на службе у кайзера
Письмо в редакцию
Прошу Вас в ближайшем номере "Русской мысли" напечатать следующее мое заявление, на том же месте, где была помещена статья "Ленин на службе у кайзера" (Русская мысль от 8 мая).
В этой статье сказано:
1) "Когда на одном из первых же заседаний Временного правительства П. Н. Милюков поднял этот вопрос (о финансовой поддержке Ленина и большевистской партии императорским германским правительством), даже и не настаивая особенно на обвинениях по адресу большевиков, то А. Ф. Керенский в исторической ("истерической" -- в статье Г. Каткова, где он говорит не о "большевиках", а о "немецких агентах") речи протестовал против подобной "клеветы на славную русскую революцию" и тут же подал в отставку, которую он, правда, на другой же день взял обратно".
Взять отставку обратно мне было тогда тем легче, что я никакой отставки не подавал. В. Д. Набоков, писавший свои воспоминания по памяти, о чем он сам упоминает, просто перепутал даты. Я действительно подавал в отставку, но только после 21 апреля, о чем было оповещено в газетах, и совсем по другому поводу: здесь не место об этом писать.
Возможно вполне, что некая резкая стычка в начале марта между Милюковым и мной произошла: сам я вспомнить об этом случае сейчас не могу. Однако кем-то вставленная в изложение георгия Каткова вводная фраза -- "даже не настаивая особенно на обвинениях по адресу большевиков" -- совершенная выдумка. Милюков не мог тогда настаивать, даже "не особенно", на обвинениях против большевиков. Ибо первые -- и в то же время решающие -- данные о связи Ленина с "императорским германским правительством" Временное правительство получило только в середине апреля.
Сам П. Н. Милюков в своих недавно вышедших "Воспоминаниях" (с. 328) пишет: "...В закрытом ночном заседании правительства я сказал, что немецкие деньги были в числе факторов, содействовавших перевороту (подчеркнуто мною -- А. К.). Это заявление П. Н. Милюкова должно было действительно вывести меня из себя, ибо я, не меньше Милюкова, одного из главных лидеров "Прогрессивного блока", знал, кто совершил переворот. Его совершили члены государственной думы при содействии вождей армии (см. Милюков "Воспоминания", с. 337).
Тому были две причины. Первая -- "Мы знали, что старое правительство было свергнуто ввиду его неспособности довести войну до победного конца" (там же). Вторая -- подозрение измены, притаившейся на самом верху государственной власти. Вспоминая свою знаменитую речь в государственной думе 1 ноября 1916 г., П. Н. Милюков пишет:
"Я говорил о слухах об измене, неудержимо распространяющихся в стране... причем в каждом случае я предоставлял слушателям решить --"глупость" или "измена"? Аудитория решительно поддерживала второе толкование -- даже там, где сам я не был в нем вполне уверен (подчеркнуто мною -- А. К.)... Но наиболее сильное, центральное место речи я замаскировал цитатой "Нейе Фрайе Прессе"... Там упомятуто было имя Императрицы в связи с именами окружавшей ее камарильи... За моей речью установилась репутация штурмового сигнала к революции. Я этого не хотел" ("Воспоминания", с. 277)...
Дело было не в личном хотении или нехотении оратора, а в том, что для "вождей армии", как я удостоверился из личных с ними разговоров, уверенность в измене "у самого трона" была второй причиной поддержки переворота, так же как и у членов государственной думы, его совершивших. А как далек был тогда П. Н. Милюков от мысли о роли денег германского правительства в работе Ленина в 1917 г., явствует из передовой "Речи" от 5 апреля под заглавием "Приезд Ленина".
2) Дальше в статье "Русской мысли" говорится:
"Но когда большевики начали пропаганду на фронте, убеждая солдат брататься с немцами, Временное правительство сочло все же (эти два слова вставлены в перевод текста Г. Каткова) нужным произвести негласное расследование связи Ленина с немцами". Временное правительство не "все же" было вынуждено начать поневоле расследование о ленинской группе. Оно приступило к этому как только -- сейчас же после приезда 10 апреля французского министра снабжения Альбера Тома -- получило от него точные данные, которые в некоторой части были подтверждены, в конце апреля, в Ставке ген. Алексеева прапорщиком Ермоленко. Ввиду особых условий работы, происходившей главным образом за границей, и необходимости считаться с государственными интересами наших союзников, о начатом расследовании были осведомлены не все члены правительства, включая и министра юстиции П. Н. Переверзева.
Вся работа была сосредоточена с начала мая месяца в руках М. И. Терещенко, министра иностранных дел. Только тогда, когда расследование подходило к развязке, т. е. к предъявлению обвинений и к арестам, приблизительно за две недели до начала июльских событий, часть добытых данных была сообщена министру юстиции. Тогда же министр иностранных дел познакомил начальника контрразведки полковника Никитина с французским офицером, который по поручению своего правительства помогал М. И. Терещенке.
В день занятия правительственным отрядом войск "Дачи Дурново", т. е. 19 июня, "в 11 часов утра я явился к министру М. И. Терещенко, который представил меня капитану французской миссии Лорену, -- пишет на с. 94 в своей английской книге "Фатальные годы" полковник Никитин, -- ему (Лорену) суждено было позднее оказать ценную услугу". А именно, капитан Пьер Лорен "4 июля (21 июня) пришел ко мне и вручил мне первые 14 телеграмм в Стокгольм и из Стокгольма между Козловским, Фюрстенбергом, Лениным, Колонтай и Суменсон; впоследствии он дал мне еще 15 следующих телеграмм" ("Фатальные годы", с. 119). Эти телеграммы, признает тут же полковник Никитин, "помогли провести ясное различие между главными и менее важными лицами, причастными к этому делу... Эта информация дала возможность нам быстрее двинуться вперед, и последующее расследование стало приносить ежечасно сенсационные результаты. Из этих телеграмм мы впервые узнали о существовании Суменсон..."