Я отложил нож, завернул остатки нельмы в бумагу, перевязал бечевкой. Потом подошел к умывальнику, сполоснул пальцы и тоже заглянул в зеркало. Мое обветренное лицо вполне уместилось рядом с ее серебристыми глазами.
-- Когда-то я скотину пас, -- сказал я и обнял ее.
-- Да ты что, -- сказала она, -- мне же надо пол мыть.
-- Это все не важно, -- объяснял я. -- Пол, огурцы, нельма... Что-то есть, конечно, важное, но что -- я сейчас забыл.
-- Неужели забыл? -- спрашивала Нина, прижимая мои руки к своей огромной белой груди. -- Конечно, помнишь... Храм на воде.
ЧЕТВЕРТЫЙ ВЕНЕЦ
Рассказ из дневника
-- Сумасшедший идет, надо дверь запереть, -- сказала Алена, но дверь запереть не успела, и сумасшедший вошел в дом.
Он был в болотных броднях-сапогах, в свитере, в шапке с помпоном.
По морозу, по промозглости, которая была на улице, по ветру, дующему с Онего, -- сумасшедший должен быть пронзен и смертельно болен насквозь. И рваный свитер, и шапка, и помпон -- все было мокро на нем и обледенело. Лицо -- фиолетовое, белое и синее. Он, естественно, дрожал.
Минуя Алену, окостеневшую у печки, он направился прямо ко мне.
Я сидел у стола и рылся в своих бумагах. Делая строгий вид, что я безумно занят, я тем не менее встал, протянул ему руку и сказал:
-- Юра.
-- Женька, -- ответил сумасшедший и сжал мне ладонь.
Я сел на место. Сумасшедший стоял передо мной у стола. Разговор надо было как-то продолжать.
-- Ну ты чего, замерз, что ли? -- сказал я.
-- Да нет... разве это мороз? Вот через месяц начнется.
-- Ты бы хоть плащ надел какой, а то, ей-богу... пневмония... тоже, знаешь...
-- Плащ у меня есть там, в одном месте, -- и сумасшедший кивнул за окно. -- Да я мороза не боюсь. Я на медведя с ножом. Вот с этим! Восемь медведей взял. У меня и ружье есть там. -- И он снова кивнул за окно, но в какое-то другое место. -- А вот пуль мало. Так что я с ножом.
-- Ну что ж, -- сказал я. -- Нож -- это верное.
Женька протянул мне нож -- широкий и мутный какой-то тесак. Алена тревожно глядела от печки. Я потрогал пальцем лезвие и отдал нож сумасшедшему.
-- Убери и никому не показывай, -- сказал я.
Женька послушно кивнул, сунул тесак куда-то под свитер. Алена облегченно вздохнула.
-- Рассказывай, парень, -- сказал я.
-- Чего рассказывать?
-- Как чего? Рыбу-то ловишь или нет?
-- Какая сейчас рыба -- ветер да волна. Хариус только берет на кораблик.
-- Ладно тебе, ей-богу, врать. Медведи -- ладно, а насчет хариуса не ври, не люблю.
-- Как же... Восемь штук вчера поймал на кораблик...
-- Ладно, не ври, -- сказал я, вставая. -- Ты зачем пришел?
-- За солью.
-- Отсыпь ему, Ален.
Алена ворча отошла от печки, отсыпала из пачки соли -- не на засол, на пропитание. Положила кулек на стол. Сумасшедший схватил соль и сунул за пазуху. Плохо свернутый кулек за пазухой должен был неминуемо развернуться. Но это было не мое дело. Просил соли -- получил.
-- Юрка, -- сказал сумасшедший, -- мне спичек.
Под медвежье какое-то и неудовлетворительное ворчанье Алены я дал сумасшедшему спичек, хлеба, чая, сахару, пачку сигарет.
-- Слушай, -- сказал сумасщедший. -- Хочешь, я тебе кораблик принесу? Сам будешь хариуса ловить. Завтра принесу. Знаешь, такой кораблик, бежит по волнам, а к нему мушки приделаны. Хариус на них хорошо берет. Завтра принесу... Слушай, а что бы немного вина? А'?
Алена у печки напряглась. Лицо ее окаменело. Она внимательно глядела на меня, ожидая, что я скажу.
-- Ален, -- сказал я, -- Женька верно говорит, а что ж вина?
-- Какого вина?
-- Ну, сама знаешь какого.
-- Вина! -- прикрикнула вдруг Алена. -- Какого вина?!
-- Ну, того. Какое ты спрятала.
Алена хлопнула дверью, яростно протопала по крыльцу и вылетела на улицу. В доме стало тихо. Я потер лоб и сел за стол.
-- Ладно, Женька, -- сказал я. -- Меня здесь не понимают... Иди...
Прижимая к груди собственную пазуху, за которой находились снички, соль, чай, сахар, хлеб и сигареты, сумасшедший попятился к выходу.
-- Завтра будет кораблик, -- бормотал он.
-- Завтра меня не будет дома. Приходи послезавтра.
Сумасшедший зышел на улицу. В окошко я видел, как идет он вдоль покосившейся изгороди к озеру. Ветер был жуткий, и сумасшедший кренилея под его порывами, поворачивался к ветру плечом.
Дверь хлопнула. Вошла Алена.
-- Теперь он к нам повадится, -- сказала она.
Алена осуждала меня, и я не знал, как ей возразить.
Вечером вернулся с охоты Вадим. Сели ужинать.
Ветер выл за окном, мелкий снег с мелким дождем хлестал в стекло.
-- Теперь-то сумасшедший к навг повадится, -- говсрила Аленл, выставляя на стол то самое, о чеМ я намекал ей совсем недаено.
-- Неужели это так? -- сказал Вадйм. -- Неужели ты бы выпил с ним наш последний припас?
-- Ну, уж не знаю. Во-первых, Алена никогда бы в жизни сумасшедшему вина не поставила. А если бы и поставила -- немножко можно.
Выл за окном ветер. Лампочка над нашим крыльцом болталась и скрипела, и видно было через стеКло, как мечутся электрические сполохи, как высвечивают подбитую снегом землю и изгородь с висящими на ней изжеваннымй ветром тряпками, как пытащтся пробить черноту, досветить до близкого леса, и действительно неприятно было знать, что в черноте этой, в промозглости и сырости бродит где-то околй дома сумасшедший. Манят его освещенные наши окна и тепллый ужин.
-- С ножом на медведя -- это он, кднечно, врет, -- усмехнувшись, сказал Вадим, -- и насчет хариуса врет, и никакого кора;.. чика он тебе не принесет. А завтра снова придет чегонибудь просить. Так что с сумасшедшими дружбу лучше не води.
-- Позволь, -- сказал я. -- А в чем заключается его сумасшествис?
-- Да как же, -- ответил Вадим. -- Дело ясное.
0ткуда появился здесь, на берегах Онежского озера, Женька -неизвестно. То ли приехал он из Медвежьегорска, то ли из Кондопоги. Кому-то он вроде рассказывал, что дочка его вышла замуж, а муж-то Женьку из дому прогнал. Вот он и приехал сюда строить себе избушку. Жить негде. История хоть и не совсем обычная, но житейская, и состава сумасшествия в ней пока не было.