Сергей Вечеренко, возвратясь из командировки, утром приходит на родную шахту. «Уже с первой минуты Сергей вошел в этот открытый шумный мир легко и свободно, будто не уезжал никуда», — читаем в романе. Так, с радостным ощущением счастья, можно прийти только к близким, дорогим товарищам по труду. Здесь все родное, милое сердцу писателя: и люди, и узнаваемые, неброские, но такие неповторимые картины донецкой природы, и тот высоконравственный мир, в котором живут его герои. Эта открытая сопричастность автора к изображаемому делает его новый роман интересным, значительным по содержанию.
Совершенствуя свое писательское мастерство, Петр Чебалин художнически постигает все новые и новые глубины бурного потока жизни.
Константин СПАСЕНКО.
ЕЩЕ ШЛА ВОЙНА
Роман
Часть первая
…Да разве об этом расскажешь,
В какие ты годы жила!
Какая безмерная тяжесть
На женские плечи легла!
ГЛАВА ПЕРВАЯ
На рассвете полевые орудия открыли ураганный огонь по увалистому берегу, поросшему зеленым щетинистым ельником. В воздух взлетали космато-черные столбы. А через час лава за лавой ударные соединения форсировали реку и ворвались в село Луговое. Бордовое, без лучей, солнце тяжело вставало в густой бурой пыли, в смрадном клубящемся дыму полыхающих дворов.
К крайней хате с пятнистыми от пуль и осколков стенами подкатил запыленный «виллис». Из него выскочил полковой комиссар. Он помог выйти из машины политруку с подвязанной рукой. Комиссар бережно взял его под локоть и не спеша повел через поваленные ворота во двор. Из раскрытой двери густо пахнуло залежалой пылью и плесенью — застойным воздухом давно покинутого жилья.
Комиссар усадил раненого на длинную скамью, закурил трубку и, вышагивая по комнате, спросил:
— Знаешь, чья эта хата, Королев?
Тот отрицательно вяло качнул головой.
— Выходит, хоромина эта тебе не знакома, — словно с сожалением сказал комиссар и пояснил: — Председатель колхоза здесь обитал, Горб Ничипор Иванович. Фамилия, надеюсь, тебе знакома.
Королев действительно что-то слыхал об этом человеке, и, возможно, ему приходилось встречаться с ним, но не поднял головы и не отозвался. Было не до какого-то там Ничипора Ивановича: саднящая боль мешала не то что говорить, даже думать. А комиссар, казалось, воодушевленный воспоминаниями, увлеченно рассказывал:
— В Луговом я частенько бывал. Люди здесь славные и местность красивая. Да и сам председатель — дядька хоть куда! А каких в Луговом выращивали гусей, уток… А кавуны!..
Он говорил, а где-то над крышей с нарастающей стремительностью катился сверлящий рев самолетов и потрясенная взрывами вздрагивала земля.
Комиссар присел на скамью к политруку, сказал:
— Считай, что ты уже дома. Думаю, сегодня к вечеру освободим Красногвардейск, и завтра можешь отправляться на свою шахту.
— Отвоевался, значит, — глухо выговорил Королев. И, с усилием стряхивая усталость и боль, договорил тоскливо, с обидой: — Рана ведь пустяковая, товарищ комиссар. Даже кость не задело…
— Не в ране дело, — спокойно остановил его тот, — не будь на тебе даже царапины, и тогда бы довелось остаться. Надо восстанавливать шахты. Получено указание демобилизовать часть горняков. — И улыбнулся, добавив: — Возможно, на днях и меня разжалуют.
Поднялся, пошел в соседнюю комнату и сразу же вернулся с охапкой тряпья. Вытряхнул из него пыль в сенях, свалил все на железную голую кровать и принялся с солдатской аккуратностью стелить постель.
— Можешь отдыхать до утра.
Подошел к полуразвалившейся печке, взял сапожную щетку и стал начищать порыжелые от пыли сапоги.
— Что же касается твоего «отвоевался» — чистейшая ерунда, — говорил он. — Тебя ждут бои пожарче…
За стеной, с воем перелетев улицу, разорвалась мина.
Комиссар бросил щетку на плиту, оправил гимнастерку.
— Ну, мне пора, — поспешно сказал он, — пиши, как пойдут дела на шахте. Кланяйся близким. Кто-то же, наверно, уцелел…
Обнял, поцеловал и решительно шагнул за порог.