— Но здесь обед на двоих, — удивилась Элен, когда Филипп вернулся с подносом и поставил его перед ней на кровать.
Он в недоумении приподнял бровь, одновременно пронзая жену пытливым взглядом из-под длинных ресниц.
— Неужели ты могла подумать, что я оставлю тебя обедать в одиночестве?
Вообще-то она на это надеялась. Его появление показалось опасным. Элен боялась ему отдаться. Мысль об этом вдруг забила тревогу в ее воспаленном мозгу.
— Ешь, милая, — проворковал Филипп, — пока все не остыло…
Она послушно взяла ложку и принялась за суп. Затем приступила к омлету.
Невозможно было не замечать Филиппа, расположившегося в кресле совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки. Он спокойно ел, не отрывая взгляда от тарелки, а жена не могла отвести глаз от его губ. Она вспоминала, как они касались ее рта, и при этом чувствовала, что кровь закипает в жилах. Элен вспыхнула, подумав, что же с ней будет, если он поцелует ее по-настоящему? Ведь его легкий поцелуй был всего лишь ласковым приветствием.
И еще подумала, что он, вероятно, относится к тому типу мужчин, которые занимаются любовью с всепоглощающей горячей страстью. И требует от своей избранницы того же, не оставляя для нее никаких шансов на отступление. Сейчас она не знала своих сил, глубину своих эмоций, но даже в самых смелых предположениях не могла представить себя его половиной.
Он сказал, что знает каждый сантиметр ее тела. Значит, все-таки…
— Ты закончила, дорогая?
Его вопрос прервал ход ее мыслей и привел в замешательство, но она постаралась взять себя в руки и ответила спокойным голосом:
— Да, спасибо, все в порядке.
Элен заметила, что супруг внимательно, явно выжидающе, смотрит на нее. Неужели она ведет себя, как кокетка?
— Кровать достаточно широкая; думаю, я не потревожу твою руку.
Простые слова, как показалось, были произнесены холодным тоном. От мысли, что ей придется делить постель с этим человеком, женщина сжалась.
— Я бы хотела иметь свою собственную комнату, — тихо произнесла она.
— Нет.
Отказ прозвучал так категорично, что Элен почувствовала себя абсолютно беспомощной.
— Я думаю…
— Не надо думать, — мягко перебил Филипп, и его глаза гневно сверкнули.
— Как же я могу не думать? — возразила Элен, чувствуя, что в ней наконец-то зарождается дух бунтаря. — Сейчас я не могу даже представить себя твоей сексуальной партнершей. И не готова тебя принять, черт побери, — начала она горячиться. — Я не могу даже вспомнить, были ли мы…
— Подходящей парой в сексуальном отношении? — подсказал он сладким голосом. — Могу тебя заверить, моя прелесть, — были. Мы с тобой страстные любовники…
Господи, почему же она совершенно этого не помнит? Почему не может безоглядно довериться его словам? Что с ней?
Элен хотела высказать свои сомнения, но тут увидела, что Филипп расстегивает рубашку. Она не успела отвернуться и словно завороженная стала наблюдать из-под опущенных ресниц, как он ее снимает, не спеша расстегивает ремень на брюках. Вскоре рубашка оказалась на стуле, туда же последовали брюки.
Элен не могла отвести глаз от мускулистого тела. Стояла, как вкопанная, и смотрела на широкие плечи, мощную грудь, гибкую талию, узкие бедра и длинные крепкие ноги. Что-то в ней ёкнуло, когда она взглянула на жесткие темные волосы на груди, которые спускались вниз по животу, а дальше исчезали в эластичных черных трусиках.
— Ты не хочешь присоединиться ко мне в душе?
Он, должно быть, шутит! Элен уставилась на него широко раскрытыми глазами и вдруг почувствовала, что, помимо воли, горячая волна стыда заливает ей лицо и шею.
— Я вполне способна справиться сама, — возразила она дрожащим голосом, но Филипп решительно подошел к ней и взял на руки.
Элен хотела его ударить, вырваться. Ее глаза метали искры, подбородок упрямо взметнулся вверх.
— Не смей изображать из себя мою няньку! — выкрикнула она.
— А я не могу стоять рядом и видеть, как ты мучаешься со своей рукой из-за глупой гордости.
Участливый голос должен был сказать ей о многом, но она была настолько рассержена, что не обратила не него ни малейшего внимания.
— Ненавижу даже мысль о муже, который допускает насилие!
Филипп замер. На его щеках отчетливо проступили розовые пятна. Казалось, гнев, вспыхнувший в этом могучем мужчине, вот-вот выплеснется наружу. Его и без того темные глаза стали черными.