— Да, кстати, письма, — девушка снова обернулась к Ануш: — Дверь заперли? — и когда раздался явственный щелчок замка, неловко сдёрнув с себя пояс, выскользнула из парадных одежд, оставшись в одной кружевной женской сбруе даэнской работы — потянулась, подставляя кожу тёплому воздуху от жаровни и ласковому дневному свету.
— Теперь можешь читать.
— Ну... да... слушать любовные признания в неглиже — этого у нас ещё не было, — хихикнула в ладошку зардевшаяся У-дайнагон.
— Плевать! Не скоропись же я им рассылаю. А для каллиграфии одежда не обязательна. Крылья размять надо.
— Замуж выдать тебя надо, дурочку этакую, — покачала головой строгая фрейлина.
— Чего?! — но У-дайнагон уже скрыла своё лицо в ворохе писем, и только красные уши и сдержанное фырканье выдавали смешки: — Ладно, считай, что ничего не слышала, можешь начинать, — она неосторожно махнула крыльями, чуть не создав катастрофу на столике у поэтессы: — Извини.
Фрейлина разложила разноцветные листки бумаги веером.
— Сегодня у них фантазии мало, в основном один плагиат, я почти на все уже соответствующе заслугам ответила, вот, только одно интересное, от молодого Кариямы, послушаете, Ваше Высочество?
— Валяй! — Её Высочество уже растеряло свою храбрость ходить неглиже, и, сделав, для сохранения солидности пару гимнастических упражнений, уже запахивалось в халат.
— «Как нет на небосклоне мест,
Где не сверкала бы для нас,
Пусть и незримая для глаз звезда.
Так не было и дня в разлуке,
Когда бы я не думал о тебе».
Принцесса прикрыла глаза и усмехнулась. Что-то было трогательное в этом наивном крике души, хотя, тут и чувствовалась рука У-дайнагон, (не чуралась чуток подправить слог, или заменить метафору, порой откровенно сводничая), но... тысяча проклятий, придётся всё-таки отвечать!
— Мацуко? — раздался вкрадчивый голос фрейлины: — Отвечать будешь сама? Я думаю, что лучше всего б подошло: «Я горянка, встречаю рассвет...»
— Нет-нет-нет! — принцесса замахала на неё руками, одновременно пытаясь вызвать в памяти нужные строчки. В-вот, слушай:
«Когда при свете дня
Узор не виден звёзд полночных.
Так же и я —
В сиянии своей, большой мечты
Твоих не замечаю грёз».
У-дайнагон первая подала голос после минуты общего молчания:
— Сердца у тебя нет, Мацу-тян. Хотя, стиль исполнения на высоте. Смягчил бы, если бы ты читала лично. А это — письмо.
Кадомацу в упор не заметила сарказма:
— Ты раз двадцать на дню магические мантры поучи, не то что стихотворения — таблицы умножения с выражением читать научишься. Он и письмом поймёт.
— Подписываем твоей печатью?
— Нет, ты что! Это же вещь Сабуро. Перед отъездом мне оставил, «если вдруг придёт письмо, перед которым трудно устоять — прочти и найдёшь в себе силы».
— Мацу-тян, так это надо в конец письма добавить!
— Как хочешь... — краем глаза принцесса увидела, как фрейлина скопировала танку в одну из своих тетрадей. У-дайнагон не скрывала своего увлечения творчеством бывшего жениха, и даже того, что собирается издать его сборник — согласие Принца-полуночника она получила ещё в ту пору, когда была его невестой, однако, эта тетрадь была не та, что обычно.
— Да, кстати, — как бы невзначай, заметила Мацуко, чувствуя неодолимое желание созорничать: — Вполне может быть, что письмо Кариямы тоже написано со слов Сабуро — насколько я знаю, они закадычные друзья... — и с улыбкой стала следить за впавшей в замешательство фрейлиной, чья кисточка, роняя капли чернил, металась от одной тетради к другой, но, так ни на что не решившись, закончила начатую «ответную песнь» и успокоилась рядом с чернильницей.
— А я у него спрошу, — пряча расправленное письмо меж страниц тетради, вежливо улыбнулась поэтесса: — Пока может полежать в «отвергнутых песнях», от этого с него не убудет. В конце концов, стихи Кариямы — тоже достойные творения.
— Достойные? Хм... что-то я ничего из его вещей не припомню сходу...
— Как? А «Пурпур листьев меня тревожит...»?
— А, да... Забыла. А что ты там сказала про «отвергнутые песни»?
— Подарок вам, Ваше Высочество. Я же рассказывала — я собираю все, сколь-нибудь замечательные стихи в вашу честь, чтобы составить из них сборник и поднести его вам в день возвращения из Академии. Чтобы вы вспомнили всех, кто вас любил и вами восхищался после столь долгой разлуки, — фрейлина подозрительно быстро перешла на «вы».