— Я тоже думаю, что здесь один из самых замечательных видов заката — Ёси только что рассказала мне, как смотрела у тебя на рассвет... — как издалека доносились слова.
— Правда?.. — чуть позже до Мацуко дошло, что это сказала она. Шпиль храма ещё раз полыхнул красным:
— Ай... да... дурочки и служанки. Ты уж извини, что они её упустили, беспокойство доставили...
— Ничего... — опять, как будто не она!
Вдруг подала голос молчавшая Ханакадзе:
— А почему мы не летим через стену? — Мацуко отвела глаза. Шпиль храма накрыла глубокая тень — только верхушка всё ещё блистала.
Опять зазвучали в словах знакомые нотки, и взгляд, потеряв осмысленность, полыхнул безумием:
— Давайте расправим крылья, и приземлимся им на головы! Вот потеха будет! — сумасшедшая побежала было вперёд, готовясь увлечь примером, но Мамору вовремя её дёрнул за пояс, не дав попасть под удар ветродуя.
— Извини... — ещё раз сказал он сестре.
— Ничего, — ещё раз ответила она, и дала знак свите окружить их, к большому неудовольствию телохранителей Мамору.
Принц взял свою жену за руку и повёл вперёд, что-то ласково наговаривая ей на ушко. Его сестра же, выпрямив спину, и твёрдым шагом, — хотя, больше всего ей хотелось ссутулиться, обнять себя крыльями, и идти, еле поднимая ноги, переживая за Ёси! — последовала за ними, не замечая с собой рядом верную Ануш, пытавшуюся изо всех сил и больших зелено-серых глаз, завязать разговор.
По пути, Госпожа Сломанная Ветвь дважды пыталась сойти с дороги, а при виде ворот дворца вообще в ужасе закрыла лицо крыльями, но, предусмотрительно окружившие её фрейлины и заботливый муж, в корне пресекли все внушающие отвращения попытки.
По всем галереям императорского дворца, указывая путь к пиршественной зале, как верстовые столбы стояли молодые гвардейцы, и не было и двух шагов, на которых какая-нибудь фрейлина не отделялась от свиты, для того, чтобы поздравить, передать подарок или новость, а то и просто поцеловать бывшего, настоящего, (или в скором времени будущего) мужа, возлюбленного, брата, а то и просто знакомого. Конечно, всех заткнула за пояс Ануш — уставшая от попыток развеселить принцессу, и целовавшая каждого встречного мужчину, (даже старого-старого Правого Министра, некстати вышедшего из коридора), и рассылавшая вокруг чарующие и многообещающие взгляды всем, до кого не могла дотянуться, не взирая на лица медленно звереющих фрейлин. Когда дошли до Пиршественного Зала, она побывала в стольки объятиях, что сама еле стояла на ногах от возбуждения.
Там Третье Высочество довольно резко одёрнула своего суккуба, чтобы она прекратила безобразия, и обвела взглядом собравшуюся публику. Как всегда, на пиру народу было заметно больше, чем на молебне, да и процент большинства сменился от блюдолиз и высших чинов — к поэтам и прожигателям жизни. Принцесса вздохнула, предчувствуя нелёгкий вечер. Кто-то из знакомых уже манил её, но она спряталась за спинами рослых телохранителей Мамору.
На празднике, в отличие от храма, присутствовали и иностранцы — довольно большая группа ракшасов, возвышающийся чуть ли не до потолочной балки высший демон в охлаждающих доспехах. Один из углов зала был оккупирован щебечущей армией суккуб — как видела Кадомацу, там были не сколько дипломаты и торговцы (как в других делегациях), а телохранители знатных дам, вроде Ануш, или же куртизанки-наставницы сыновей придворных, через фразу оглядывающиеся на своих господ. Одиноко маячила супружеская пара сиддхов, изредка прогуливались, бросая умоляющие взгляды холостяков-деревенщин на угол суккуб, младшие демоны в странных одеяниях — послы из других систем, отколовшихся от метрополии. Не, хватало, пожалуй, только престарелого посла с планеты нагов — уже год, как измученный ревматизмом, он не покидал своей резиденции. А о заносчивом и высокомерном после Амаля, недавно отозванном собственным сенатом за недостойное поведение, лучше было просто забыть.
Микадо с супругой ещё не было, хотя стол уже накрывался, и некоторые гости плотоядно посматривали на угощения, но — напрасно: по заведённому этикету, никто не имел права приступить к трапезе раньше правителя. Кадомацу сама чувствовала временами подступающее головокружение — она ведь сегодня и тренировалась и летала, и всё это на голодный желудок — но запрет распространялся даже на любимую дочь императора. Сначала отец должен был выбрать место за огромным столом, а уже потом все рассаживались вокруг него в порядке приближенности или опалы.