За Девятивратной оградой стоило опасаться отравителей — именно поэтому и был введён такой обычай, благодаря которому, ни один злоумышленник не мог угадать, какое блюдо предпочтет император, и не мог бы отравить его, не отравив всех. Но самая знаменитая отравительница, царствующая императрица, только смеялась над такими предосторожностями — именно на пиру она устранила двух из своих самых заклятых врагов. Как она угадала нужные блюда — до сих пор было сокрыто тайной.
Мимо прошествовал тучный дегустатор с охапкой табличек «проверено» в неуклюжих лапах. Принцесса посмотрела ему вслед с неприязнью. Должность, конечно, была опасная, но ей всё равно было противно, что пищу, предназначенную для неё, пробует столь отвратительный субъект. «Хоть бы мама поскорее его отравила...» — непроизвольно подумала она, глядя, как толстяк, без палочки, прямо пальцем, отправляет в рот очередную порцию морской капусты. И тут же спохватилась — как же так, вдруг, ни с того, ни с сего, просто из неприязни, желать смерти кому-либо? Она тихо зашептала слова дхарани, чтобы отогнать наваждение.
Раздался далёкий сигнал, толпа гостей пришла в движение, и Мацуко, вскинув голову, увидела входящих отца и мать. Она заторопилась — по этикету ей надо уже быть рядом, но вот, замешкалась, и встретила кортеж где-то на середине стола.
Император Итиро, в высокой шапке, казавшийся ещё меньше из-за соседства с рослой и одетой в белое императрицей, широкими шагами шел мимо расставленных приборов, и, казалось опять, как год назад, собрался погонять свиту парой кругов вокруг стола. Но, увидев почему-то идущую навстречу младшую дочь, остановился, поджал губы, и, поискав взглядом наименее пострадавшее от дегустаторов блюдо, сел за стол. Вышколенные придворные последовали его примеру мгновенно, ни на йоту не отступив от регламента этикета, а вот за гостевым столом возникла всегдашняя заминка. Прибор, стоявший рядом с принцессой, быстренько убрали, а на его место поставили ящичек с кормом для суккубов. Для Ануш, которая была единственной представительницей своей расы за императорским столом. Вообще, из иностранцев тут присутствовали только хатамото младшей дочери и трое, зажатых в самый непочётный угол, ракшасов — которым, кстати, родная религия запрещала делить трапезу с «неверными». Но ради выгодной сделки, какими только принципами не поступятся...
Кадомацу придвинула свою порцию, и искренне удивилась — какое большое количество икры. Пожелание «бесчисленного потомства», присутствует, мол. Расстарались. Она поймала на себе взгляд отца и поняла что этот фарс со «случайностью» точно был не более чем розыгрышем для публики — уж отец-то точно знал, куда сядет! Так вот как мать... Ну что же, икру она любила без всяких намёков...
За окном стремительно темнело. Автоматика и невидимые слуги постепенно включали искусственные светильники по мере того, как иссякал дневной свет. Настенные узоры, нарисованные специальными красками, менялись, попадая под лучи ламп, превращая летние картины в иллюстрации по прошедшей осени. Когда свет станет полностью искусственным — осень сменится зимой, а утром — зима уступит стены весне, напоминая, что время мимолётно даже в чертогах владык. За такие метаморфозы Пиршественную Залу называли ещё Залой Четырёх Времён Года, но в семье она звалась по-прежнему — «трапезной».
Тихо висело над праздничными скатертями молчание. Никто не смел приступить к еде раньше Императора, да, и не положено было — сейчас все испытующе наблюдали за семью дегустаторами, с затаенным ужасом ожидая: не свалится ли кто-нибудь?
Письмо без адресата
Царственная мать наклонилась к уху дочери:
— У тебя какой из них? — шепотом спросила она.
— Синий толстяк, — ответила Мацуко, показывая табличку «проверено». Узкие рукава маминого северного платья тоже, как у неё, были заправлены в браслеты. Они обе здорово выделялись на фоне своих свит.
— Ну, такого борова, даже я сразу отравить бы не смогла, — усмехнулась императрица: — А вот у зелёного, определённо — язва желудка. Как бы нам опять из-за такой глупости не пришлось поваров менять.
— А зелёный не у нас пробовал, а вон там — чуть шевельнув рукой, принцесса показала на один из гостевых столов: — Там, если кто и отравится, то не жалко...
— О чём вы шепчитесь, женщины? — осведомился его императорское величество.
Августейшая императрица склонилась к его уху, и неслышно что-то сказала. Отец заулыбался, и даже сделал дочери какой-то знак рукой, неверно истолкованный кем-то из пажей, тотчас подскочившим к нему с тушью, кистью и бумагой.