Несмотря на завораживающую красоту танца и музыки, ученица Сэнсея невольно отмечала намётанным глазом резкие огрехи в технике исполнителей. Нет, сердцем она понимала, что актёры не воины, и выбирают не самые эффективные, а самые эффектные приёмы, но разум определённо восставал против несовершенства, видя, что трезубец Чумного Духа слишком тяжел для своего владельца, что большинство размашистых атак фигуры в белом были опаснее для него самого, чем для противника, или что вот этот приём — вообще невозможен в реальном бою, без страховочной верёвки, и готового тебя поймать на руки партнёра по танцу.
Музыка становилась всё напряженней, предваряя развязку. Совсем неожиданно, Духу Чумы удалось-таки сбить на пол и даже обезоружить соперника. Но тот с новым аккордом труб вдруг вскочил и снова оказался на ногах и с мечом в руке, и вскоре сам обезоруженный Чумной дух, преследуемый побоями, скрылся в Западном Проходе. Торжествующий священник вернулся в центр зала, и, сняв маску, поклонился императору. С удивлением, Мацуко узнала в нём того жреца, что проводил сегодня дневную церемонию.
«Открылось, поздравляю» — взял слово император. «Открылось, поздравляю» — пронеслось по столам, и каждый поздравлял соседа. Мать наклонилась к дочери и негромко сказала на северном наречии: «Поздравляю тебя с Цааган Сар, дочка. Пусть новый год будет для тебя удачным» — «И тебе того же. Да пребудет с тобой милость Будды!» — неожиданно ответила ей дочь. И тут же: «Открылось, поздравляю» — Левому министру, поздравившему её.
Все налегли на заждавшееся угощение.
Кадомацу попросила палочки для еды и искоса посмотрела на Ануш: та безуспешно воевала с непривычными ей столовыми приборами. Ей самой досталась задача немногим легче — такими же палочками выковыривать доставшуюся ей кучу икры, но большеглазая телохранительница выглядела не в пример забавнее. Может, из-за этого её и сажали каждый раз за императорский стол, «забыв» подать привычную для неё ложку? Да и вообще, за пять лет жизни тут, не научиться пользоваться палочками, можно было только специально.
Принцесса жестом показала суккубе, как надо держать палочки, но та только рукой махнула, продолжая свою упорную и беспощадную войну с едой и столовыми приборами, и одновременно очень интимно нащупывая своим хвостом ноги Нин-но дайсё, сидевшего по левую сторону от неё.
«Ну и ладно», — подумала она, расправляясь с содержимым своего блюда. Повара постарались на славу, но у принцессы голове крутились мысли не о еде, а о сегодняшних разговорах. Ей всё равно хотелось в школу магов, и она по-прежнему изо всех сил цеплялась за эту мечту, из-за морализаторских речей Сэнсея, с каждым часом становившейся всё более и более призрачной. С другой стороны — родителям будет приятно, если она бросит эту затею, останется дома, как любящая дочь, выйдет замуж, за достойного отпрыска благородного рода. Позже — нарожает им внуков. Опять же — всё это перевешивала Мечта — мечта о магии, об обещанной великой любви, что она когда-то выучится, станет настоящей колдуньей, способной на большие чудеса, а не на эти мелкие фокусы, которым её научил Сэнсей и приглашенные монахи. Она уже настроилась на путешествие, и, честно — не представляла здесь себя в ближайшее время. Остаться, снова видеть каждый день эти знакомые с детства лица фрейлин и придворных, опять воспитывать по очереди то суккуб, то Весёлый Брод... Ой, Весёлый Брод! Она совсем же забыла про неё!
— Пап! Па... — позвала принцесса.
— В чём дело, Малышка? — отозвался император слегка захмелевшим голосом.
— Понимаешь, папа, я забыла... Слушай. Сегодня ведь праздник. Не мог бы ты простить одного моего друга?
— Кого это? — подозрительно осведомился отец.
— Кику Хасегаву, госпожу сайсё. Мне без неё очень трудно управляться со своими фрейлинами.
— Да, пожалуйста, кроха, хоть сейчас!
— Нет-нет-нет, сейчас не надо, а то избалуется больно. К пятнадцатому дню, ладно?
— Как скажешь. Внимание! — возвысил голос Император: — В честь знаменательного праздника, я торжественно объявляю, что с тринадцатого дня первой луны, с госпожи старшей фрейлины свиты Третьей Принцессы опала снимается! Ей разрешается вход во дворец и присутствие перед высочайшим оком.
— Я не одобряю эту потаскушку, — посредине речи, недовольным тоном, сказала его супруга.
— Мама, понимаешь, я обещала... — шепотом попыталась оправдаться их дочь.
Белокожая императрица недовольно скривила губы и промолчала.
Зато у Мацуко на душе стало легче. Ещё одна выполненная просьба — ведь, в конце концов, Весёлый Брод была ей почти что сестрой. Когда-то, втроём — они и старшая из принцесс организовали тайный «Кружок Зелёноглазых», с детскими заговорами и тайными клятвами, в котором Кадомацу, несмотря на свою молодость, была избрана главой — всё из-за цвета глаз. Если у Принцессы Первой они были сине-зелёные, а у Кико — бледного цвета изумруда, то у самой младшей из них, Третьей, взгляд блистал благородной патиной. Давно уже не было собраний этого «круга», да и сам он распался, как только уехала старшая сестра, несмотря на то, что на первое время вместо неё приняли Ануш... но маленькая принцесса до сих пор оставалась верной словам детской клятвы. Хоть и всё труднее было соблюдать их по мере взросления.
Кроме сакэ, в котором вкус золота даже не ощущался, за столом подавали в честь праздника горькие напитки из меди, ломящее зубы холодное серебро, и, для самых лихих — тёплое, быстро пьянящее золото, со вкусом крови, которое совсем недавно, на дне рождения, впервые разрешили попробовать юной принцессе.
Один за другим поднимались гости и вельможи, провозглашая тосты и читая подхалимские стихи. Девушка быстро устала от них — хватило бессонного, полного забот дня, и даже не удосуживалась кивать, когда обращались к ней. В конце концов, выждав момент, когда окончилась очередная ода, она обратилась к родителям:
— Мама, папа, разрешите мне удалиться? Я очень устала, и мне давно хочется... — она попыталась как-то жестом изобразить запрещённое слово, но не справилась и закончила: — ...увидеть сегодняшний сон.