Виктор оставляет её на столе, а коробку, как и хотел, относит в гостиную. Пока Марина разогревает ужин и накрывает на стол, мужчина открывает книжицу и на первой странице видит надпись, сделанную женским филигранным почерком: — Жизнеописание моей покойной сестры, проклятой, как и все в нашем роду.
В этот момент Марина, не оборачиваясь, говорит: — Виктор! Бросай всё и садись, я сейчас буду раскладывать по тарелкам жаркое.
Виктор прячет книжицу, буквально сев на неё и решив показать эту старинную рукопись жене уже после ужина.
Супруги спокойно кушают, обсуждая вышедшие Маринину новую книгу сказок для детей и первый диск песен Виктора (он больше не выступает в кафе. У него своя музыкальная студия и два коллеги: гитарист и саксофонист. Вот с ними вместе Виктор и записал диск, который хорошо раскупается.)
После ужина супруги переходят в гостиную, и тут Виктор решается показать жене книжицу. Марина читает надпись на первой странице, и её глаза наполняются слезами.
— Я думала, что всё в прошлом, всё забылось. А проклятье снова напомнило о себе в виде этой старой рукописи. Виктор, давай просто сожжём её и не будем читать. — печально смотря на мужа, произносит Марина.
— Нет. Мы должны узнать, что же случилось. Кто предупреждён, тот вооружён, ты так не думаешь?
— Хорошо, давай прочитаем. Только читать будешь ты вслух, а я просто послушаю, так как боюсь прикасаться к книге.
— Договорились.
И Виктор переворачивает первую страницу, на её обороте — стихи:
Мы танцуем. Рыдает блюз.
Умирает в ночи закат.
Я плотнее к тебе прижмусь.
Чёрный бархат окутал сад.
Мы смеёмся. Но льётся грусть
И горчит в бокале вина.
Я в глаза твои окунусь,
Нежность взгляда выпью до дна.
Мы беседуем. Кольца рук
Гонят прочь обиды и ложь.
И кареты вновь слышен стук,
Капель звон: на улице дождь.
Плачет блюз. В крови ураган.
Недосказанность так гнетёт.
Дрожь по телу. Любви дурман…
Танец кончился…
Полночь бьёт… *
______
*Мои стихи
========== Часть вторая. Глава девятая. Шаг первый ==========
Вновь отпустила счастье погулять,
На изумрудной травке поваляться,
Играть в крикЕт; поплавав, загорать,
Дурачась, заразительно смеяться.
Потом любовь спустила с поводка,
Мечтой под звёздным небом наслаждаться.
Поверив в то, что жизнь, как мёд, сладка,
В лучах зари росинкой восхищаться.
У самых ног осталась лишь печаль,
В клубок свернувшись, ласково мурлычет
Баснь про цветущий за морем миндаль
И принца, что кустарник в муках ищет.
В волшебной сказке той концовка хороша,
И нежною слезой очистится душа.*
POV автор
Женщина сидела в кресле в беседке за столом, накрытом для завтрака. Пыхтел только что вскипяченный и принесённый заботливым слугой самовар. На нём в заварочном чайнике «доходил» травяной чай. На столе в молочнике стояли свежие сливки, на подносе были сложены горкой свежеиспеченные пирожки с яблоками, на подносе лежала крупная клубника.
Сладко пахло скошенным сеном, ягодами и парным молоком. Жужжали пчёлы и шмели, где-то далеко куковала кукушка. С нижнего пруда доносилось ленивое кваканье лягушек.
Но женщина не обращала внимания на всё великолепие летнего утра. Перед ней лежали открытая толстая тетрадь и фотография, и уже долгое время женщина, не отрываясь, смотрела на них. Слёзы ещё не катились по щекам, но уже дрожали в глазах.
Молча подошёл слуга и поставил около хозяйки чернильницу с пером. Неодобрительно взглянул на фотографию, вздохнул и, прошептав: — Барыня опять не изволили ничего скушать! — удалился.
Женщина взяла со стола салфетку, промокнула глаза, протянула руку к перу, обмакнула его в чернила и начала писать в тетради следующие строки своего дневника:
«Вот так иногда странно случается, что ты общаешься с человеком, считаешь его просто своим очень хорошим другом, но… не видишь его. А Судьба смеётся и только крепче стягивает канаты твоей и его судьбы, чтобы однажды от трения ваши нити воспламенились, и пламя охватило вас обоих.
Это случилось на балу, который князь А. давал в своей загородной резиденции. Были ли виноваты мои духи (Ваш друг, танцуя со мной, сказал, что аромат очень приятный и словно обволакивает) или новая причёска, но Вы… словно сошли с ума.
Когда мы танцевали вальс, Вы пытались меня поцеловать в щёку, прижимали к себе так сильно, что казалось, будто по спине бежали языки огня, и сквозь тонкую ткань платья Вы могли чувствовать этот жар.
Я попыталась отшутиться, сказав, что, мол, если Вы хотите сыграть в какую-нибудь игру, то надо предупреждать о правилах. Вы засмеялись и сказали, мол, какие такие правила, они никому не нужны. У меня от Ваших объятий кружилась голова, и замирало сердце. В конце вальса Вы попытались опуститься передо мной на колени. Я запретила Вам делать это.
На улице стоял мороз, но Вы решили, что непременно должны сорвать мне в зимней оранжерее (которая расположена на другом конце усадьбы) только что распустившуюся чёрную розу. И, раздетый, даже не накинув ни шубу, ни шапку, Вы побежали по морозу за цветком. Конечно, я вынуждена была приколоть его к лифу платья.
А бал тем временем угасал. Народ стал постепенно разъезжаться по домам. В танцевальной зале остались только две пары: Ваш друг со своей дамой и мы.
Хозяин дома уже давно отошёл ко сну, но слыл известным либералом: ему нравилось, когда его дом называли обителью влюблённых душ, и гости могли оставаться здесь столько, сколько хотели.
Вы прямо на середине зала обняли меня, подойдя сзади, Ваши руки скользнули по низкому лифу платья, такие горячие и ласковые. Я развернулась в Ваших объятьях, сплела руки у Вас за головой и поцеловала в губы. Вы ответили на поцелуй. Ваш друг с дамой танцевали совсем рядом с нами, и его дама вполголоса произнесла, что она всё видит. На что Вы, оторвавшись от моих губ, посоветовали ей сделать вид, что она не видит НИЧЕГО.
Музыканты перестали играть, и, мы, все четверо, прошли в зал, где слуги уже убирали со стола поздний ужин. Вы налили мне шампанское, сами выпили рюмку водки и неожиданно упали передо мной на колени, целуя руки.
От Ваших горячих губ по моему телу бежали мурашки, и меня бросало то в жар, то в холод. Почему я поощряла Вас своим несопротивлением?
В тот вечер я словно раздвоилась (может, из-за моего знака зодиака, ведь я по гороскопу — весы?): одна моя половинка спокойно наблюдала за происходящим и оценивала Ваши и мои слова, действия и поступки; вторая же горела одним с Вами огнём и очень хотела Вас.