Пусть любовь моя сбережёт тебя.*
POV автор
В этот момент женщину окликнули.
Опять Егор, вот неугомонный:
— Елизавета Петровна, матушка, просили привести Матрёну-ворожею, так я её нашёл! Сюды пустить или пущай в доме ожидает?
— Сюда веди, Егор, сюда. Да наливки сладкой из погреба принеси. Знаю я, уж больно любит её Матрёна-то!
Егор убежал за настойкой, а к женщине в шатёр шагнула Матрёна, в пояс поклонилась барыне.
Сколько ей на самом деле было лет, не знал никто. Одевалась она, как цыганка. Неизменно черные волосы торчали из-под цветастого платка на голове. На шее, руках и даже на щиколотках босых ног звенели и переливались многочисленные цепочки, браслеты, какие-то амулеты.
— Знаю, матушка, знаю, голубушка, зачем меня пригласила, — сразу завела разговор Матрёна.
-Да, ты присядь со мной на скамеечку и подожди. Сейчас Егор твою любимую наливку принесёт.
— И присяду, матушка-барыня, и наливочки выпью. Только заболело моё сердце при виде тебя. И печаль-обиду невыносимую вижу. И любовь страшную-глубокую. И проклятье семейное вековое!
Тут появился запыхавшийся Егор. Поставил на стол бутылку наливки и гранёный стакан. Женщина кивнула ему головой, и он удалился.
Матрёна по-хозяйски налила себе наливки всклянь, выпила залпом, закрыв глаза. Прислушалась к своим ощущениям, осталась довольна, налила бокал опять до краёв и, не выпуская его из руки, присела на скамейку рядом с барыней.
— Дай, матушка, свою ручку левую. Посмотрю я, что было, что есть и что будет.
Женщина протянула ворожее руку. Матрёна взяла её одной рукой, повернула ладонью вверх, поднесла очень близко к своим глазам. Долго смотрела, не отрываясь, потом задумчиво произнесла:
— Не в этот год всё началось, матушка. Ну, как, посмотри мне в глаза.
Глаза женщины встретились с глазами ворожеи, и барыня услышала:
— Вернись, матушка, назад, на семь годков. В холодный ветреный март!
И женщина вспомнила…
***
От подруги она узнала, что ОН болен — ангина. Даже отменил все выступления. Лежит один дома и очень скучает. Она велела подать карету и поехала навестить больного, по пути заехав в кондитерскую за огромным тортом.
Дверь открыл лакей, взял у неё пальто и шарф. Также предложил отнести коробку с тортом. Она отказалась, мол, лично больному вручит и прошла анфиладу комнат, оказавшись перед маленькой дверью. Женщина постучала, раздался сначала кашель, а потом замогильный голос произнёс:
— Войдите, кого там черти принесли?
Она вошла и, смущаясь, сказала:
— Ну, здравствуйте, больной друг! Черти принесли меня, да ещё с тортом. Вот!
Женщина поставила коробку на прикроватный столик.
— Лизонька, извините ради бога! Я не хотел вас обидеть, — прошептал он.
— Ничего не говорите, Вам вредно. Не извиняйтесь. Я всё понимаю. Я не задержу Вас надолго. Вот только посмотрю на Вас, удостоверюсь, что пошли на поправку и поеду домой.
Он похлопал по одеялу рядом с собой и с трудом произнёс:
— Посидите со мной немного!
Женщина подошла к кровати и присела. Повисло молчание. Он смотрел на неё. Она на него. Вдруг он приподнялся с подушек, притянул её к себе, поцеловал в губы и прошептал:
— Не уходи! Останься!
Женщина почему-то отчётливо поняла, что если сейчас же не разорвёт эти ставшие непонятно каким образом такие приятные объятия и не встанет, то назад пути уже не будет.
— Отпустите меня, пожалуйста! — прошептала она и оттолкнула его от себя. Он не стал её удерживать, откинулся на подушки и страдальчески закрыл глаза.
Женщина встала и пошла к двери. Открывая её, услышала тихий полукрик — полушёпот: — Лиза, не уходи!
Но она ушла…
Туман перед глазами рассеялся. Женщина посмотрела Матрёне в глаза:
— Вспомнила, матушка? Вижу, что вспомнила! А теперь давай вспомним ещё один бал у князя А…
___
*Мои стихи в стиле верлибр
========== Глава тринадцатая. Шаг пятый ==========
Что толку целовать сухие губы,
Когда в них нет ни страсти, ни тепла.
Опять слова ехидны, даже грУбы,
Ложатся ей на сердце, как зола.
Что толку все мечты его, как сказки,
Вновь былью делать вопреки всему.
И в серость жизни добавляя краски,
Молясь ему, как богу, одному.
Что толку улыбаться через силу,
Когда душа в осколках и в слезах.
И ангел спит, и чёрт, видать, покинул,
Всё тихо, безмятежно… в небесах.
Что толку ночью тёмной быть счастливой,
Когда он снится, добрый и родной.
Так хочется ей просто быть любимой,
При свете дня, не только под луной…*
POV автор
Опять всё заволокло туманом. И женщина вспомнила тот самый худший бал в её жизни…
Всё повторялось до мелочей: и страстный вальс, и роза у лифа (только жёлтая), и объятия при всех, и разговоры про второй этаж, и посещение маленькой комнаты. Всё…
Вот только объектом его желаний была не она, а заезжая разведенная блондинка, которая весело смеялась над всеми его словами и действиями.
Женщина же стояла в тени огромного фикуса с бокалом шампанского в руке и как молитву твердила шёпотом: «Не смей ревновать, не смей ревновать. Ты ему — никто. Он тебе — никто».
Она так сильно сдавила хрустальный фужер, что тот лопнул. Осколки посыпались на пол, женщина порезала ладонь. К ней тут же подошёл лакей и предложил позвать доктора. Она отмахнулась от него, приказав подать только чистую салфетку и ещё один бокал шампанского.
Из чистого упрямства она досмотрела этот спектакль до конца и совершенно измотанная поехала домой, где врача пришлось-таки позвать, потому что ладонь болела….
Именно эту ладонь сейчас держала Матрёна. Женщина пришла в себя. Матрёна выглядела очень серьёзной и качала головой:
— Голубушка, матушка, может, уедешь? Хочешь за границу, хочешь на юга. Не будет тебе с ним счастья. Играет он с тобой, а поиграет и бросит. Может, и нравишься ты ему; может, и чувства какие есть. Но… будущего у вас нет!
— Никуда я, Матрёна, не уеду. Скажи, что ещё ты видишь? Что меня ждёт?
— Беда тебя ждёт, матушка. Остерегайся цвета голубого и грома небесного. А больше ничего тебе сказать не могу. Извини меня, матушка.
Матрёна опять налила себе полный стакан наливки, выпила залпом и пошла из шатра. На пороге обернулась. Посмотрела на женщину и вдруг осенила её языческим крестом, пробормотав: «Да хранят тебя старые боги!»
Женщина посидела в шатре ещё немного, поразмышляла над увиденным и сказанным и пошла к дому.