Мишель Рамбо махнул рукой и пошёл брать ещё чашку чая - столько воспоминаний нахлынуло, что ещё побуду здесь, чтобы доносились всплески голосов и плыло перед глазами кружево огоньков...
Тогда, повинуясь внезапному наитию, он ещё добавил этому непутёвому Альберту: "Если хочешь быть "кем-то", не говори - "я никто". Ребёнка у тебя не отберут, пока сам не отдашь... Ребёнок чётко чувствует, кому он нужнее - отцу или чужому, - и это решает всё..." Сказав это, удивился сам - как дошёл он, ещё не имевший тогда родительского опыта, до такой мысли... А бывший муж его любовницы неожиданно глянул на него с неким оттенком благодарности... И в тот момент Мишель ощутил, что стал сильным человеком - правду сказала тогда, в садике, та женщина, детский психолог... Ибо он не только врезал этому танкисту и сам схлопотал от него - это дело нехитрое, - но ещё и сумел сказать ему нечто ободрившее, поддержавшее... и тем самым, быть может, не дать "снаряду" обиды и боли в его душе стать сгустком чёрного зла...
Да, с оттенком благодарности глянул тогда на него этот парень... и в чьём же взгляде мелькнуло очень недавно что-то подобное?.. А, ну конечно, подумал Рамбо, размешивая сахар... это Луиза Винсен так посмотрела, когда он, давая ей книгу, сказал, что уж лучше поклоняться покою и счастью, чем мертвенному идолу "ненасилия"... А сам Винсен во время того разговора, в кафе, в день взрыва на островке?.. Нет, выражение его лица не вспоминалось - Мишель был не особенно наблюдателен, когда увлекался собственной речью, а говорил он тогда очень много...
Он опять вернулся мысленно в те юные годы... После этой разборки с Альбертом он, улучив подходящее мгновение, сказал Ализе - давала бы ты ему малыша почаще, пусть гуляет с ним... он человек, и отец... И она - несколько неожиданно для него самого, - послушалась. И намного умиротворённее стали её отношения с бывшим мужем, и ребёнок перестал переживать, что мама с папой враждуют... И когда он, уже хорошо говоривший в два с половиной года, с восторгом показал ей при Мишеле, вернувшись после гуляния с отцом, большой и далеко не дешёвый заводной трактор - "смотрите, что мне папа купил!" - она захлопала в ладоши: "Молодец папа, так и передай ему в следующий раз"...
Потом он всё-таки расстался с этой женщиной: взаимное влечение исчерпало себя, и ясно им было обоим, что пути у них - разные. Но расстались они по-хорошему, по-дружески, чувствуя и понимая, что сделали друг другу добро, а не зло... Потом была совсем другая жизнь. Он спустя два года покинул ту страну на восточном берегу огромного моря; но у него двойное гражданство, он ездит туда порой... И виделся с Ализой пару раз, знает, что она устроена, замужем, у неё ещё двое детей, а Идо, тот малыш, уже дослуживает в армии... И бывший муж, кажется, остепенился, женат, работает где-то в фирменном гараже автомехаником...
А Мишель спустя два года уехал; и в его жизни именно тогда появилась Аннет...
"Всё, надо домой" - решил он, вышел из забегаловки, распахнул дверцу пиликнувшей машины, уселся за руль... Десять минут езды, всего лишь десять минут - и я дома...
- 8 -
Он в который раз забыв придержать дверь, чтобы она, закрываясь, не издала глуховатый стук, вошёл в квартиру - четырёхкомнатную, на втором этаже. Аннет всё заговаривает на тему переезда или ремонта - да, шумновато здесь, и краска на стенках поблёкла... Но район очень удобный, все магазины рядом, здесь чувствуется город, что ему, Мишелю, по душе; а затевать ремонт - это сколько же недель, а то и месяцев надо потратить на скучные и изнуряющие хозяйственные дела!.. Она и сама побаивается этого, и разговоры повисают в воздухе...
Аннет на кухне, режет овощи - наверное, для салата оливье... да, конечно, подумал он, завтра её родители придут и моя мама ... она любит оливье... да, а вот заготовка яблочного пирога - это тоже в том числе для неё... "Ездил или кофейничал где-то?" - спросила жена, обернувшись... подошла, взяла его за плечи, постукивая по ним пальчиками, как будто играя на рояле - а она когда-то училась, у неё "пальцы пианистки"... Или "пальцы психолога", подумалось Мишелю... и по цепочке ассоциаций вспомнились и эта Натали, и Жозеф Менар, то и дело задумчиво отбивавший дробь по скатерти... "И то, и другое, - сказал он, - ну, под конец, собственно, чаёвничал... У меня, Аннет, такой разговор был... вот из-за этого душевные волны взяли и разыгрались... Нет, сам-то разговор замечательный, по следам этого моего сказания, - но пласты такие там были затронуты... подняты... это не на одной ноге, Аннет, давай потом расскажу..." Она - психолог, она понимает, насколько лучше говорить о душевно значимом в подходящей обстановке, а не мимоходом...
Волосы у неё ТОГО САМОГО светло-каштанового цвета, только совершенно не вьющиеся. Они сейчас забраны в пучок, иногда она распускает, но пучком не хуже. Невысокая, стройная, с очень запоминающимся лицом - некоторых иной раз не представишь себе зрительно, а она всегда представала в воображении Мишеля очень точно, включая ощутимую проседь спереди... Ему именно такие девушки в юности казались "красивыми" - не те, у которых точёные черты фотомоделей... Что-то мягкое, немного усталое и внимательное постоянно присутствует в облике её - даже когда улыбается...
И надо же, что в обоих случаях, когда он был неверен ей, - случилось это именно с такими вот, "модельного" типа... И ни одна из них не виновата, ни одна из них не была тогда замужем и не нанесла удара никому, кто близок. Удар нанёс - он. А потом, когда признался, когда покаялся, думал порой: а надо ли было открывать это ей? Может быть, лучше бы она не знала, не испытывала бы этой боли - я один влачил бы ношу знания о своей вине?.. Аннет и в самом деле спросила его через сутки после признания, - "А почему ты всё-таки решил рассказать мне?" Мишель ответил тогда: "Потому, наверное, что решил - ты и сама предпочла бы знать обо мне всё; боль, которую я, увы, причинил тебе, - всё-таки меньшее зло, чем продолжение обмана... А утаивание - именно этим и явилось бы..." И она кивнула: "Видимо, это действительно так... Да, ты хорошо сделал, рассказав... ты сделал это не только ради себя..." Ему очень полегчало от этих слов, он подумал: мы сможем излечиться от произошедшего, излечить своё счастье...
Они смогли. "Прошло одиннадцать лет, и нам хорошо, у нас два прекрасных сына, нам хорошо и вчетвером, и вдвоём, и когда навещаем родителей, и когда они сами приезжают к нам - как будет завтра...
- Покушаешь? - спросила Аннет, не особенно, впрочем, надеясь, что он захочет ужинать.
- Да нет, просто... знаешь, давай просто чайку попьём... Я к ребятам загляну - и давай посидим потом не торопясь, а?..
Оба сына были в комнате старшего. Семнадцатилетний Виктор, ученик выпускного класса, сидел за компьютером и печатал нудную работу по истории программирования - обязательному предмету для тех, кто выбрал электронику и кибернетику как главное учебное направление. Младший, Матье, которому скоро пятнадцать, дурачился, стоя у него за спиной и декламируя нараспев - на манер речитатива и "стихами": "... назло невежественным в технике растя-а-а-пам осуществилось знаменательным эта-а-а-пом микропроцессора внедренье в жизнь люде-е-е-й..." Виктор, на мгновение оглянувшись, левой рукой метко запустил в него надувным вымпелом на пластмассовой палочке; тот ловко увернулся...
Мишель вспомнил, как две недели назад он и младший сын сошлись в ожесточённой спортивной схватке. Именно младший разделил его любовь к настольному теннису и если, в отличие от Виктора, не перерос ещё отца в высоту, то играл, пожалуй, уже чуть сильнее Мишеля - он входил в десятку лучших "кадетов" департамента, выступал в высшей юношеской лиге и, как знать - может быть, станет призёром на одном из предстоящих первенств... И вот в прошлое воскресенье поехали они вдвоём на объявленный федерацией турнир недалеко - меньше, чем в часе езды. Когда прибыли и огляделись, Матье, к разочарованию своему, увидел, что в возрастной группе, к которой он принадлежал, нет никого более или менее сильного - тринадцать человек, и ни одного, кто играл бы в первом разряде на аттестационных переходных турах... Был, правда, его ровесник Паскаль, но этот - трёхкратный чемпион департамента среди кадетов, он будет играть во взрослом турнире, да ещё, наверное, и кубок возьмёт, а заодно и денежный приз... И Матье решил, что и он запишется в категорию взрослых вместе с папой - это разрешалось. Тут, правда, призовое место не особенно светило, но не лучше ли - решил он, - поиграть с сильными противниками, чем взять без борьбы никчёмный кубок?.. Поскольку жеребьёвку проводили, разумеется, с предварительным "посевом", его и Мишеля - примерно равных по личному рейтингу, - заранее развели по разным подгруппам. И сыграл он очень удачно - занял первое место в четвёрке; но получилось так, что играть первый матч на выбывание выпало ему именно против отца, который прошёл в одну восьмую финала без особого блеска, со второй позиции... "Не могу ничего поделать, Рамбо, - сказал Мишелю главный судья, - читайте сетку, вариантов нет". Турнирную сетку и он, и сын умели прохватывать "с лёту". Иногда родственников или одноклубников, с общего согласия, "разводили", но в данном случае ясно было, что честно сдвинуть расклад пар невозможно: тому, кто выиграет в матче между ними, предстояло, по всей вероятности, столкнуться в четвертьфинале с тем самым Паскалем, сильнейшим из всех, и нельзя было подводить под игру с ним кого-то из тех, кто по жеребьёвке на него не попадал... И они сыграли между собой, и Мишель боролся "свирепо и беспощадно", превзойдя - так он чувствовал, - самого себя. И делал это в первую очередь именно ради сына, поскольку опасался: если победит Матье, зазвучат чьи-то пересуды, что отец поддался... И - выиграл в пятой, решающей партии. Паскалю он потом, хоть и в очень эффектной борьбе, всё-таки уступил... Когда же ехали домой, - откровенно сказал сыну: "Ты видел, насколько важно мне было выиграть у тебя, - и, я уверен, отлично понимаешь, почему".