Но когда он прошёл минут за сорок до посадки в свой сектор ожидания, её серо-белая шубка и замшевая сумка тотчас бросились ему в глаза; и девушка почему-то не сидела, хотя мест было много... Она казалась очень взволнованной, то подходила к ещё пустующей пропускной стойке, то, направившись к смежному сектору, смотрела, что происходит там... и взглядывала на окружавших её людей, словно порываясь, но не осмеливаясь обратиться к кому-то... На Мишеля она глянула как будто бы с некоей надеждой... Да нет, померещилось, подумал Рамбо... просто этого типа ждёт; а куда он делся-то, интересно знать?.. Но "типа" всё не было. А девушка внезапно - решившись, - приблизилась к нему и тихо, с оттенком виновности в голосе, спросила, не говорит ли он случайно... "И даже не случайно, а вполне закономерно" - ответил бы он в иной момент, но тут, видя её растерянность и, если честно, отчасти волнуясь сам, отбросил фразёрство и сказал - серьёзно и бережно: "Да, конечно... чем я могу помочь вам?.." И не добавил "мадам" - что-то в душе противилось, не желал он называть её так... "Понимаете, - всё так же виновно, но радуясь, что может объясниться, заговорила она, - я ещё до регистрации, когда опрашивали, сама ли укладывала вещи и не отлучалась ли от них... так вот, понимаете, я солгала... мне очень не хотелось, чтобы открывали чемоданы, чтобы ворошили... но на самом деле я на несколько часов в гостинице оставила, на хранении... И вот потом, после просвечивания, я опомнилась, осознала - что сделала!.. Если, не дай Бог, что-то подсунули!.. Мало ли что!.. Я ведь предала вас всех... Кого мне попросить, чтобы провели к багажу, чтобы я призналась, чтобы... чтобы проверили?.." Она заплакала... И вот тогда Мишеля охватило удивившее его чувство душевной близости к ней; он почувствовал, что ЕЙ мог бы доверить всё, что угодно... "Вы не предали, - проговорил он почти восхищённо, - вы-то уж точно никогда не предадите... Успокойтесь, мы сейчас..." Впрочем, он и сам не знал точно, как быть, - но она уже вверила себя ему, порхнула испуганным птенцом к нему под защиту... На несколько мгновений не то что позабылось, но как-то отъехало за кромку осознаваемого то, что у неё ведь вроде бы есть этот самый, которого хоть в караул... "Мы сейчас всё уладим, пойдёмте..." По счастью, недалеко прошёл парень в форме службы авиабезопасности; Мишель, крикнув девушке - "подождите!.." - побежал к нему. "Слушай, товарищ!.." Да, будь товарищем, мысленно просил он; помоги мне - солдат солдату!.. И тот выслушал - и помог: провёл Мишеля и Аннет по служебной лестнице на один пролёт вниз, и там под наблюдением ещё двух "безопасников" она опознала два своих тёмно-синих чемодана... Повторяя "простите, пожалуйста, я очень виновата!..", открыла их... "Скажи ей - не она первая, не она последняя, - кивнул Мишелю один из охранников и усмехнулся - а ты-то ей кто?" "Да никто, - отозвался он, - просто вот перевожу..." "Ну-ну, переводи, - подмигнул второй, - хорошо, что при деле..." И он вдруг подумал, злясь на самого себя: нечего обзывать себя "никем" - сам ведь сказал это когда-то Альберту, с которым дрался... Пока она просматривала содержимое, Мишель, безуспешно пытаясь совладать с напряжённостью в голосе, спросил: "А муж-то ваш не будет волноваться, искать?.." Девушка повернулась, её веки удивлённо взлетели: "Какой муж?.." "Да был же кто-то с вами тогда, до сдачи багажа..." - ещё смущённо, но уже несколько обнадёженно сказал Рамбо. Она поняла. "А, так это брат, я к нему в гости приезжала, он здесь живёт, на севере... а три последних дня я жила в центре, в отеле... он сам не летит, провожал только..." Тогда Мишелю понадобилось сделать нешуточное усилие, чтобы удержаться от глуповато-восторженной улыбки; но ему нужно было как-то выразить объявшую его сердечную симпатию и к столь замечательно, словно в сказке, обернувшемуся братом "типу", и к этим паренькам, несмотря на их покровительственный тон. И он перемолвился с ними несколькими фразами, после которых им стало ясно, что он не просто "знает язык", нет, он - свой, живший и служивший здесь. Когда Аннет закрыла чемоданы и Мишель перевёл очередные слова извинения и благодарности, они напутствовали его - "Ты давай не теряйся, девушка стоящая..." - и он ответил, вскинув ладонь: "Понял, ребята, ни за что не растеряюсь..."
Сквозь весёлость защемило в душе - я покидаю здесь многое, с чем сжился, без чего буду тосковать... но не навсегда, не навсегда... И, может быть, не только покидаю, но и ОБРЕТАЮ; и не знамение ли это... не подтверждается ли мне тем самым, что я поступаю правильно?... И он поплыл по увлекавшему его течению радостной взбудораженности. "Аннет, - он уже знал её имя, она назвалась тем двоим, - пойдёмте, тут буфетик, пирожные с кремом возьмём и кофе... в одноразовых стаканчиках попросим... да, впрочем, до посадки ещё минут двадцать, посидеть можно... видите, всё отлично, Аннет..." Она пошла с ним доверчиво и послушно, она - так ему казалось, - очень желала и сама пребывать подольше в состоянии этой доверчивой безвольности; и в её глазах всё ещё светилось нечто от взгляда средневековой подсудимой, которой зачитали бы грамоту об оправдании... или о помиловании... "Вы понимаете, я теперь в глаза могу смотреть и вам, и им всем... вы понимаете, иначе получилось бы, что я вашими жизнями рискнула, что я вас... что я вас..." И тут у Мишеля наконец прорезалась подвешенность языка. "Аннет, - тоном, в котором звучал оттенок мягкой властности, сказал он, - эти опросы перед регистрацией - пусть разумная, но перестраховка. Проверяющие прекрасно знают, что очень многие таким же образом легкомысленно лгут, и знают, чей багаж надо досмотреть. Лгут - очень многие, но надо поискать, кто ещё, подобно вам, спохватившись, переступил бы через всю неловкость, через всё смятение и решился бы признаться в этом. Ваш поступок обнажил вашу сущность, вашу изумительную и бесконечную боязнь предательства". Аннет много позже рассказала Мишелю, что удивилась тогда столь изысканной речи из уст юноши с лицом, правда, "решительным и вдумчивым" - таково было первое впечатление, и оно побудило её подойти к нему, - но в армейской куртке и с несколько "неакадемичной", "заводной" манерой держаться...
Они пришли в этот буфет, он, весело перешучиваясь с продавщицей, взял девушке и себе кофе с пирожными... чрезмерно "молодецки" прицокнув, отмахнулся от её "давайте я заплачу..." Спустя секунду-другую мысленно одёрнул себя - с ней не надо этих замашек, меня заносит... Смущённо сказал: "Извините... я знаю, что иногда могу быть бестактным. Словно наплывает нечто и закручивает - и не остановиться сразу... Я в садике любил качели-скамеечку крутануть - и отскочить, пока не ударило; и сам подчас невольно превращаюсь в такие качели... И разве не превращается в них очень часто и сама наша жизнь?.." Видение садика высветило образ Ноэми, на которую эта девушка в серо-белой шубке показалась внезапно чем-то похожей... а она - уже "оттаяв" от волнения и чувства вины, - посмотрела на него тем самым своим "текуще-вбирающим" взглядом и промолвила: "Вы не бестактны... вы очень эмоциональный человек со сложным и содержательным внутренним миром, динамичным, бьющим через край; и при этом вы уверены в себе, а потому и решаетесь вести себя естественно и откровенно..." Его "закачало" от этих слов... нет, я уже совсем не "никто" для неё!.. "Вы, наверное, психолог?" - спросил он затем... в основном чтобы произнести что-то спокойно-нейтральное, а не "выплеснуться" опять - жестом или словом, - через некий душевный край... "Представьте, да... точнее, учусь на отделении психологии, мне на вторую степень надо ещё три курса прослушать... ну, и дипломную..." Затем она рассказала, что приезжала в гости к брату - сводному, от первой жены отца... она умерла молодой... "А у мамы я старшая, ещё сестричка у меня есть, школу заканчивает..." И они оба даже не особенно пытались скрыть радость, когда оказалось, что Аннет живёт не так уж далеко от города, где жил и куда возвращался теперь Мишель; всего-то час езды... Между ними, знакомыми от силы двадцать минут, что-то безмолвно "уяснилось" в эти мгновения...