А потом, к вечеру, когда она вместе с мамой и папой собиралась ехать в театр, ей вновь подумалось о кораблике из ночного сна... "Наверное, всё-таки я с ними там была и с Пьером; это мы вчетвером плыли куда-то..."
В машине она читала, а папа с мамой тихонько переговаривались - о том, что папа через полторы недели должен будет поехать за дедушкой и бабушкой, мамиными родителями, в аэропорт - они прилетят из Греции... Не поехать ли и мне, спрашивает мама, а то как же ты обратно ночью, один... не укачало бы, не заснул бы... термос, конечно, приготовлю, но всё же... Нет, отвечает он, радио включу, остановлюсь на бензоколонках пару раз кофе перехватить... И ещё очень разное они обсуждали - бытовое, привычное... И очень привычно папа, уже когда въехали в N... - городок на окраине не их уже, а соседнего департамента, - поругивался, медленно двигаясь по перегруженным улицам и понимая - "дикой" стоянки поблизости от театра не найти, придётся ставить на платной, организованной... Досадно, и не из-за денег, а из-за неудобства: потом многие оттуда будут выезжать, пока очереди дождёшься, и пока расплатишься - минут десять пройдёт...
Потом - уже в сумерках, в начале седьмого, - пешком по широкой, но не очень хорошо освещённой улице; справа - скверик, пушистая трава, скамеечки, даже, кажется, пруд небольшой проглядывает сквозь аллею... Напротив - магазин... то ли электротовары, то ли сувениры, - но они не успели этого разглядеть...
Спокойное предвечернее разноголосие городского прогулочного центра было взрезано - нет, пожалуй, разодрано, - одновременно двумя непредставимыми, словно бы и не из уст чьих-то, а из вселенских кладезей ужаса исходившими криками, - женским и детским, - и звуком, подобным хлопку выстрела, и треском разбитых стёкол... Легковушку серо-металлического цвета, маленькую, выцветшую, "смял" вылетевший навстречу, кажущийся громоздким рядом с нею землисто-беловатый пикап... Кто был за рулём этого пикапа, едва ли успел заметить хоть один из находившихся на тротуарах и в скверике людей, - ибо через секунду он, взревев, оттолкнул - чуть ли не отшвырнул, - своей массой осевшую раненой серой уточкой машинку... и исчез в полутьме, исчез беспрепятственно, поскольку никто не мешал ему в те мгновения, а к тому же светофор метров через сто сиял зелёным... Легковушка-"металлик", покачнувшись, замерла на месте, но из неё стал выходить дым, и она стала содрогаться; а изнутри её вновь послышался тот самый, прервавшийся на миг до того, исполненный вселенского ужаса детский, почти младенческий крик!..
Он доносился из тёмных недр разбитой машины, отделяемых от окружающего мира наполовину выбитым окном... "Ребёнок... и женщина тоже была... сейчас... Боже, сейчас взорвётся..." Но это додумалось Андре Винсену, когда он уже лежал, распластанный, ногами на мостовой, а головой и грудью прорвавшись в салон машины... И он сам не помнил, коленом ли, ботинком ли выбил стекло, остатки которого звездозубо оскаливались; и не помнил, не понимал, как же это всё-таки удалось ему за микрочастицу времени до этого отбросить назад метнувшуюся туда же хрупкую фигурку Жюстин - отбросить, надрывно и страшно крича - "Не сме-е-ей!!!.." И как будто чудом расширившийся охват зрения позволил ему увидеть, что её схватил и держит некий плечистый перень с бородой... А рядом с ним и машиной была Луиза; и не ясно было, кто из них раньше бросился, не опередил ли он её только потому, что был намного сильнее и быстрее; и ей он тоже кричал - "Не сме-е-ей!.. уйди-и-и!..." - но осознавал, что тщетно... А между тем - разум и все чувства действовали с некоей яростной сверхотдачей; ему на мгновение вспомнились ТЕ САМЫЕ вечер и ночь почти двухмесячной давности; и это не мешало пребывать в реальности текущего мига... И удивительно, что страха за себя у него совершенно не было; и Винсен понимал - страха нет, ибо нет выбора... Он увидел - у женщины впереди голова свесилась под руль так, что и азов медицины не зная поймёшь - ей земная помощь уже не нужна... Но вот - маленький живой комочек - сзади, в детской корзиночке на креплении!.. Андре выбросил вперёд обе руки... выщелкнуть... расцепить... Справился, справился более ловко, чем иной раз, бывало, в собственной машине, когда ремень возьмёт да и заест вдруг... Теперь - расцепив крепление, - резко рвануть дитя на себя, и - наружу... Нет!.. Не получается выбраться, затылок бьётся, в кровь режется об эти звездозубые осколки... не повернуться... я в капкане... Но он почувствовал, что мягкие ладони обняли его голову - и бережно, осторожно, защищая от стёкол, стали направлять... Луиза!!!.. Боже... ОНА здесь... Её кисти, нежные кисти, в крови, изрезаны; она продиралась обнажёнными руками сквозь эти разбитые стёкла - к нему и к ребёнку, к девочке - да, это девочка, у неё нечто вроде косички... Именно теперь защемил страх - сейчас взорвётся... Страх был не за себя, а за них обеих; и за Жюстин - чтобы она не рванулась из рук державшего её человека, не устремилась безоглядно прямо сюда, к ним...
Этот страх за мгновение вырос настолько, что начал раздирать его изнутри; но секунды через две нежные ладони Луизы - не чудом ли? - всё-таки вызволили его; и затем простёрлись и так же бережно охватили и притянули малышку... "Быстрее!.." - крикнул Андре... они, вдвоём - держа маленького человечка, продолжавшего захлёбываться в плаче, - ринулись прочь от машины, которая сильнее и сильнее содрогалась и дымила, - от машины, к скверику... Вот Жюстин бьётся в руках у того, с бородой... он пригнул ей голову, наклонился сам... почти все люди уже успели отхлынуть далеко... Андре подтолкнул Луизу, загораживая ребёнка и её - "Ложитесь же!..", - и она, падая на траву, потянула его за собою, второй рукой всё так же бережно охватывая детскую головку; всё, они лежат; и, что-то крича, лежит в нескольких метрах от них Жюстин, и её изо всех сил удерживает, ругаясь последними словами, всё тот же мужчина...