А маленькая Элиза была в полусознании, и Луиза, сидя на вращающемся стуле, который принесла ей санитарка, всё поглаживала её по животику, ножкам, ручкам - а иногда, слыша "Мама... больно...", становилась на одно колено, приближала губы к чёрным прядям и шептала ей на ушко: "Это пройдёт, малышечка... я здесь... мы здесь..." А что ещё было шептать, чтобы дать этой крошке почувствовать, что она не одна и что её любят?.. "И что же, нет у неё теперь близких... нет никого...кроме нас?.. - думала женщина. - Мы не уедем отсюда, пока не... Но как же тогда Пьер... он у бабушки с дедушкой... ну, а завтра? Что ему сказать... а им?.. Андре что-то придумает... Не могут быть прокляты спасающие дитя!.. - захватывало её вновь то, что она едва успела вымолвить, выйдя к родным. - Может быть, мы и впрямь меж Сциллой и Харибдой... но не те ли это самые "врата адовы", которые не одолеют воздвигнутое на "камне"?.. И нас они тоже не одолеют..." Эти мысли, пылая и плавясь в её душе, как будто вливались в некий тигель, и казалось - вот-вот явится и засияет ей кубок, из которого испьётся спасение... "Мадам, отодвиньтесь, пожалуйста, на минутку" - послышался голос дежурного доктора. Он очередной раз ощупал не перестающую всхлипывать малышку - живот, сердце, грудную клетку, - покачал головой, взглянув на дисплей, на котором молнийными зигзагами высвечивались ему одному понятные показания. Но он довольно молод и, по всей видимости, не особенно опытен; он кажется подавленным, он явно не может решить, что делать, и часто взглядывает с надеждой на дверь в глубине палаты... И вот, наконец, она, к его радости, открылась, спешно вошёл человек в возрасте, с очень начальственно-уверенным - так показалось Луизе, - выражением лица... или она, может быть, просто настроилась на то, что завотделением, приезд которого ожидался, должен выглядеть так?.. На ходу надевая белый халат и глядя на тот самый дисплей, он перебросился с дежурным врачом несколькими очень тихими фразами; ей удалось уловить что-то о "прогрессировании" и "невосстановимости"... "Мадам, - мягко сказал он ей затем, - будьте добры, подождите снаружи буквально минут пять; мы вас позовём". Медсестра приоткрыла ей дверь, участливо положила руку на плечо. "Я вам чай пока сделаю... вы с сахаром пьёте?" "Да... спасибо..." - кивнула она, ощущая, как будто душа её сгибается под тяжестью только что услышанного... и где же ты, только что забрезживший было перед внутренним взором кубок спасения?.. Но нельзя ЕМУ передавать это, не надо ни ему, ни дочке пересказывать про эти мрачные, жуткие "прогрессирование" и "невосстановимость"... А Андре и Жюстин метнулись к ней - "Ну... ну, что?.." "Главврач приехал, сейчас будет осматривать, - произнесла она, пытаясь не выдавать окутывавшее её сейчас полуотчаяние, но опадающе-увядшим голосом проговорилось это. - Велел выйти... устала я..." И, не выдержав, расплакалась - и они поняли: что-то далеко не радостное прозвучало там, в стенах палаты. Вновь дикая мука исказила лицо Андре, и Жюстин схватила его за руку, боясь - неужели заколотит опять этой нервной дрожью?.. "Они сказали, - соврала Луиза первое пришедшее на ум, лишь бы дать им нечто такое, что послужит, возможно, соломинкой надежды, - сказали, что, наверное, пересаживать надо будет..." Закрыла глаза ладонями; но теперь уже именно его лицо несколько прояснилось - это всё-таки не приговор!.. "Но это... тогда, значит, она будет жить... с пересаженной почкой живут... и полноценной жизнью живут, я знаю, поверь мне!.." Он несколько передёргивал, он знал, что люди с пересаженной почкой постоянно наблюдаются, что это серьёзная степень инвалидности... и всё-таки можно им жить, и радоваться, и любить, и даже иметь детей... всё это не исключено... Так или иначе, и ему, и дочке явился тот самый кубок надежды на спасение. И невообразимо тяжело было Луизе сейчас это видеть... я убаюкиваю их ложью - надолго ли?.. На самом-то деле - "невосстановимость"... Господи, за что, почему?.. "Мадам, вы можете войти" - позвала санитарка... Она коснулась слегка рук мужа и дочери, поднялась... попыталась изобразить подобие улыбки и скрылась за дверью палаты...
- Я к кофемашинке и покурить, - сказал Винсен девочке. Ему стало легче, он, очень склонный к самообнадёживанию, ухватился за мысль об этом предстоящем, видимо, пересаживании - и хотел "отметить" это чёрным кофе и очередной сигаретой... а то и двумя подряд... - Тебе принести чашечку швейцарского шоколада?
- Я с тобой, папа. - Она боялась отпускать отца, памятуя о его недавнем нервном ознобе. Курить-то пусть курит, ничего тут не поделаешь, не может он без этого, по-взрослому мысленно рассудила она... но не надо ему сейчас оставаться одному...
Они взяли напитки и опять спустились на один пролёт по чёрной лестнице - туда, где была предусмотрительно вмонтирована в стену урна для окурков. "Ты бы в сторонку от дыма отошла" - вздохнул Андре, но дочка махнула рукой - подумаешь, дым, - села рядом, уткнулась ему макушкой в локоть... Папа досказал ей начатую и прерванную было появлением Луизы ещё одну свою армейскую байку - о том, как зачастую уклонялся на базе от утренних построений. В день смотра - это было раз в неделю, - он, встав рано и позавтракав, вызывался сменить истомившегося на воротах дозорного; и до восьми, когда должен был заступать дневной караульный, спокойно покуривал себе в будке, пока в жилом корпусе мыли полы и выстраивались в комнатах по стойке "смирно" перед обходом дежурного офицера...
Но затем Винсен почему-то испугался своего "улучшившегося настроения". Луиза плакала, подумал он... там что-то всё-таки, наверное, не так... может быть, она от нас что-то бережно утаивает... Не только я способен "врать во спасение"... Он попытался чем-то "отодвинуть" эти раздумья... Да, кстати, насчёт лжи во спасение... Он поймал глаза Жюстин, как бы желая посоветоваться. "Надо бы позвонить бабушке с дедушкой... Или, пожалуй, после десяти лучше? Мюзикл в десять должен был закончиться... А впрочем, наверное, до десяти ждать не стоит..." "А ты придумал уже?.." - девочка не договорила, испытывая неловкость... да и ещё грустнее ей стало оттого, что вот уже теперь признаются родители в том, что лгут, - он же сказал "что-нибудь совру"... Она и раньше понимала - да, они лгут иногда, - но в детском раю это замалчивалось, не обнажалось... а теперь вот и ещё один лепесток детства уносится... папа с ней как будто со взрослой... Он в общих чертах уже уяснил себе, что скажет. "Я не могу скрывать от них, что мы не дома: мама... в смысле бабушка... может вдруг позвонить ночью на домашний телефон..." Да, конечно, думал он, у них Пьер, он иногда, ночуя там, - это уже бывало, - просыпается часа в три-четыре под утро и почему-то не может успокоиться, не поговорив с кем-то из нас; и тогда раздаётся ночной звонок... "И если никто не ответит... пока наберут мобильный, они дикий стресс испытают... я этого боюсь, так нельзя; они должны знать - мы не дома, - повторил он. - И они так или иначе узнают по телевизору или по радио уже сегодня об этой автокатастрофе и о супружеской паре, извлёкшей ребёнка из машины, и о том, что это было именно там, куда мы поехали... И не завтра, так послезавтра увидят наши руки в бинтах или в рубцах. Значит, нет выхода: пока, сегодня, я скажу, что девочке надо было сразу же вкалывать какие-то препараты, и я, оказавшись близ места происшествия, обязан был помочь в качестве фармаколога; ну, и, естественно, значит, несу ответственность за консультацию и должен находиться при ребёнке, пока положение остаётся... сложным... - он, спохватившись вовремя, всё-таки не сказал - критическим... - Ну, а вы рядом, куда вы уедете, они вас с мамой знают..." "Ну, а дальше, - спросила Жюстин, думая в этот момент ещё и о том, что папа умеет лгать очень даже тонко, всё отлично учитывая... лгать очень бережно, ибо любит тех, кому лжёт... но тогда, может быть, и ей ни он, ни мама не сказали правды ТОГДА... с этим ремонтом... когда они собирались в Париж, и когда ехали... как знать, печально думалось ей... - Ну, а дальше, папа?.. Ведь, увидев бинты эти, они поймут, что не консультировал ты, а... что вы чуть не..." "Поймут, - ответил отец, - но они будут уже знать, что мы тем или иным образом связаны с этой трагедией. И Пьер будет знать. Это подготовит их... смягчит для них то, что они в конечном счёте услышат..." Боже, и что это я, подумала девочка... Ему ведь так тяжело сейчас, бесконечно любимому папе!.. Им с мамой - обоим! Они чуть не отдали свои жизни!.. Как же я смею даже мысленно его попрекать этой "ложью"!.. Ему так тяжело - и всё же он не теряет воли и разума, он заботится о близких... и так правильно решил о том, что скажет, как будет "смягчать"...