- Жюстин, выслушай меня, - сказал Винсен намного более спокойно, и им обеим был странен этот его спокойный тон после истерического приступа... Им - но не ему самому. Он принял некое решение и всей душою своей "схватился" за него. Так человек, упавший ночью с корабля, не умеющий плавать, бьющийся без сил, зная, что крики его заглушаются рёвом волн, и предчувствуя, что вот-вот пойдёт ко дну, вдруг завидит свисающий с палубы конец каната - и, вцепившись в него и, может быть, изловчившись продеть руку в проём узла, ощутит толику успокоения. Потом он, конечно, опять будет кричать, зовя на помощь, но пока, на минутку-другую, можно затихнуть и дать себе передышку... - Жюстин, послушай. Ты чувствовала - мы скрываем от тебя нечто тяжёлое... Я разубеждал тебя даже и сегодня ещё - но... мне действительно было что сказать тогда, в буфете... и я всё ещё не хотел сказать. И почти два месяца назад, когда ты настойчиво расспрашивала... в связи с тем взрывом... да, прости нас, мы лгали тебе тогда, мы не хотели посвящать тебя, доченька...
Луиза видела, что он действительно пришёл в себя... да, он как бы вновь подключился к некоему источнику силы в душе, его голос звучит решительно, так же, как в тот ночной час, когда он ей самой поведал об этом... Он вновь стал в эти мгновения тем, кто пошёл тогда в ночь - спасать их, - и взял всё на себя... И тем, кто бросился безоглядно к машине вытаскивать эту малышку...
Теперь Жюстин слушала намного спокойнее, чем можно было бы предположить заранее, потому что речь шла не о чём-то совсем неожиданном, а о том, что её уже давно и, можно сказать, "привычно" тревожило.
- Когда мы ехали в Париж, ты начала разговор об этом взрыве на речке, и у тебя, если помнишь, была мысль, что я мог там увидеть нечто скрываемое теми террористами. И это действительно так, твоя догадка, представь, верна. Нечаянно, сам не желая того, я увидел, встретив одного из них в лесу, переносимую им упаковку и узнал, что у них там тайник. Правда, после их гибели ничья месть - а ты опасалась именно этого, - нам уже не грозила, поскольку только те пятеро знали о той роковой встрече. Но я действительно придумал этот ремонт, мы хотели увезти вас с Пьером на несколько суток... должны были, потому что предвидели приход полиции... потому что был телефонный след, который вёл к нам, и меня закономерно могли заподозрить...
Луиза подумала, что он правильно построил этот свой рассказ: по лицу девочки чувствовалось, что если пока ещё не логика, то подсознание подталкивает её к истине и "готовит" к тому, что ей через миг-другой предстоит узнать...
- Эти пятеро - я точно узнал, и узнал вовремя, так получилось, - планировали в один из вечеров, вскоре после той моей поездки в лес, убить всю нашу семью, Жюстин: тебя с Пьером, маму и меня. Нас всех...
Глаза дочки выражали страх, но не чрезмерный - это был страх перед чем-то уже ожидаемым, почти возвещённым...
И, позволив себе глубокий вдох, он глянул в замершие, словно перед ударом, глаза Жюстин, потом, мельком, на взявшую дочку за руку Луизу, - и, как будто бросаясь с двадцатиметровой высоты в море, промолвил: - Так вот, девочка моя, на моей душе - убийство пяти человек. Ту лачугу на островке взорвал я - самодельной бомбой, которую изготовил в своей аптеке.
Девочка вздрогнула, но не отпрянула в ужасе, а, не отводя глаз, стремительно схватила его руку и прижалась к ней щекою... Ей хотелось как бы спрятаться от услышанного, но спрятаться не отдалившись от папы, а прикасаясь к нему... Вот, ощутил и подумал он, вот и всё... она, доченька моя, ЗНАЕТ, и она тоже - СО МНОЙ!.. Он взъерошил её волосы, услышал, как будто сквозь некую плёнку, слова Луизы - "Папа спасал нас всех, понимаешь?.." Его голос задрожал...
- Полиция не защитила бы нас - это были террористы. Их необходимо было уничтожить для нашего спасения - и я сделал это... я объясню и расскажу тебе всё подробно... не сейчас - позже... Но основное ты узнала... Потом к нам приходила следственная бригада, и нас допрашивали, но дело закрыли, потому что улик не было... я тебе всё потом рассскажу, это долго, сейчас нет времени и не до этого... но можешь быть уверена, что уж теперь мы действительно расскажем всё...
Он видел - лицо девочки отражало потрясение узнанным, но оно преодолевалось явственно читаемыми в её глазах пониманием и заботой. И сделал паузу, ожидая, что она скажет что-то. И она тихо, словно что-то домысливая про себя, сказала:
- Значит, именно поэтому ты стал спрашивать позавчера о Роберте... который не убил тех четверых - и потерял жену и сына? Тебе важно было, что я скажу?
"Она в маму - такая же чуткая" - подумал Винсен.
- Да, доченька, мне это было очень важно, - так же тихо ответил он...
Самое главное уже было раскрыто, и толика напряжения схлынула... Луиза крепко обняла его; и Жюстин тоже сделала это, промолвив:
- Папа, я очень, очень, очень люблю тебя!.. - И внезапно добавила: - А помнишь, ты сказал нам тогда - надо спасать до конца? Я это поняла теперь!.. .
У него опять сдали нервы, он опять заплакал, содрогаясь всем телом... "Доченька моя, и МЫ должны дать согласие на то, чтобы ты... чтобы тебя..." Перед ним вновь предстал образ ножа, и некоей раскаляемой жаровни, печи, куда бросают пойманную дичь; но он вдруг яростно мотнул головой, отторгая этот образ и осознавая только что сказанное дочерью. Нет, это кощунственное видение! "Нет, ОНА - ни в коем случае не дичь, не пожива!.. Она именно - спасающая! Спасающая до конца!.." Но успокоиться он не мог, его словно колотило током...
- Папа тебе чуть позже всё подробно расскажет, - шепнула ей мама, повторяя его слова, - или я расскажу... И он правильно сделал, что раскрыл тебе это... Андре, давай я тебе... - она промокнула ему глаза своим платком, но его опять сотрясло рыданием... "Что-то лопнуло и прорвалось в его душе, когда он ей открылся, - вот что такое эти слёзы..."
- Давайте посидим тихонько, - сказала Луиза, - а потом пойдём, узнаем, что там с малышкой... Господи, просквозила её внезапно мысль, и ведь это же сама Жюстин отыскала в интернете анонс этого мюзикла и попросила нас взять билеты... Нас бросило, повлекло сюда... И не заронилось бы сейчас в наших душах некое ожесточение против этой крошки, спасти которую можно только ценой того, что доченька наша... Хоть бы у него сейчас не было, не было этих мыслей; но они появятся, он возьмёт и воскликнет - зачем мы поехали сюда?.. Боже, сотвори чудо и пощади нас, сделай так, чтобы ЭТО не понадобилось!.. Я ещё надеюсь... может быть, найдут орган, ещё несколько часов же всё-таки есть...
- Надо у доктора спросить, когда они планируют делать операцию... и пересаживать... - сказала она вслух. Это были правильные, очень хорошие слова: она увидела, что Андре, наружно чуть успокоившись, достал сигарету - свою, из кармана. Помотал головой, стараясь совладать с нервами, и тихо, нарочито "деловым" тоном подхватил:
- И ехать в окружную - когда? Это тоже надо узнать.
- Папа, не вздумай вести машину! - взволнованно проговорила Жюстин. - Мама, вы оба в машине скорой помощи должны ехать... не пускай его, слышишь?..
- Я не собираюсь вести, - отозвался он. Ему стало чуть легче; а ещё он поймал себя на мысли, что не испытывает особой неловкости перед ними за эту свою истерику. В конце концов, если не перед близкими, то перед кем обнажать свою слабость, не опасаясь, что тебя уязвят за неё? Ни перед женой не было ему неловко, ни перед дочкой, такой маленькой и хрупкой ещё, но столь отважно идущей... если не на алтарь, то на риск, на утрату, на боль - лишь бы спасти эту маленькую незнакомую Элизу, - и столь зрело и чутко сумевшей принять его слабость и раскрытие им страшной тайны двухмесячной давности!.. Моя чудная, моя любимая дочурка!.. Боже, может быть, ЭТО всё-таки не понадобится? Спаси нас!.. Моя доченька, и ты ещё способна сейчас всё, всё принять!.. Но надо собраться, ведь ИМ нужна сейчас поддержка - мне нельзя рассыпаться!..
Он обрёл способность думать о чём-то ещё. Стукнул рукой по прутику перил: - Господи, как быть с Пьером, как быть с моими родителями? Я же не приеду завтра... и звонить ещё ночью надо...