Надо же, что всё получилось именно так, подумал он... Если бы у Аннет не было этой горы семинарных работ, по которым надо быстро выставить оценки, я, наверное, провёл бы вечер с ней - в ресторанчике, а может, и в кино. Попросил бы шефа - обойдитесь уж без меня на этот раз... Сейчас двенадцать... мы, наверное, уже вернулись бы домой, улеглись бы спать, ничего знать не зная о том, что случилось в N...
И если бы Антуан нашёл место для стоянки поблизости от дома, где живёт эта его знакомая, не очутился бы он в центре города и тоже ничего бы не узнал... И если бы у него была не столь блестящая интуиция, - может, даже и узнав об этой аварии, он не поехал бы в больницу...
И я, никогда ни от чего, кроме той раны, не лечившийся, а к тому же ещё и завзятый гуманитарий, вполне мог бы всю жизнь прожить, не зная своей группы крови. Но я - был ранен... и потерял кровь, и понадобилось переливание. И мне сказали. Тоже, наверное, как девочке этой, - в качестве интересного, достопамятного факта...
Да, там, за морем, разъявшим три части света, ему, уже очнувшемуся и успевшему прийти в себя, дежурный врач - довольно молодая женщина, которой он вроде бы немножко нравился... ну, впрочем, как знать, - рассказала ему во время одного из обходов о том, что у него - именно эта самая, очень редкая кровь. И что называется эта группа - именно так: "бомбейская"...
Потом, в течение долгих лет, он почти не вспоминал об этом, поскольку на жизнь его это никоим образом не влияло. А теперь "бомбейская" группа крови привела его сюда, на этот перекрёсток, на эту развилку; а теперь она не даст ему возможности, спокойно и уверенно крутя руль, поехать домой, к жене и сыну...
И не случайно всё это, не может тут быть случайности. Нет, подумал он, устами Бусселя с ним говорил Некто иной... С ним, не очень-то соблюдающим запреты и предписания. Ну и что же? Может быть, этот Некто видит в нём солдата, который мало чтит дисциплину и способен, стоя в почётном карауле, перемигиваться с девушками, но который зато безусловно надёжен в бою... Видит в нём именно такого солдата - и зовёт на трудное дело: "Ты очень нужен сейчас. Выручишь? Не подкачаешь?.."
Домой поехать можно. Но тогда... Он подумал, что уже не будет, не останется тогда тем самым Мишелем, которым был до сих пор. А останется он им... а останется он им, если, вернувшись сейчас с этой насыпи на шоссе, перейдёт на полосу, с которой поворачивают налево. Туда, где, повернув, увидишь синий прямоугольный щит с названием "S..." Дороги туда - час... да, не больше часа - полночь, пробок не будет. Сейчас пол-двенадцатого... к половине первого буду там...
Он медленно съехал на шоссе, оглянулся и, увидев, что машин сзади нет, стремительно взял налево, успел проскочить на мигающий зелёный - и помчал по шоссе, ведущему в окружной центр смежного департамента... Он мчался, и дорога казалась ему огромным подобием древка-"ратовища", за которое из последних сил схватился копьедержатель; и Тетрарху нельзя было отдёрнуться от зубца скалы, на которую увлекал его бешеный поток, ибо, отпрянув, отдал бы он гибнущего юношу в когти смерти... А я, Мишель, если бы поехал к дому... я не был бы уже ферзём, я стал бы в глазах своих маломощной и малодушной пешкой... Ибо на том конце дороги-ратовища, куда я еду сейчас, - две... фарфоровые чашечки. Одна - эта Элиза... почти тёзка одной из моих былых подружек... да, ту звали Ализой... и ещё другая, чьего имени я не знаю... но если она решилась на такое, то имя ей - Исцелительница... Что ж, так и есть... ведь она - дочь бросившихся к машине, которая вот-вот должна была взорваться, - бросившихся туда, чтобы вытащить ребёнка... И подписавших согласие на её жертву - подобно Тетрарху, молвившему, подавив слёзы, "Да будет так"...
Но нет, фарфоровые чашечки не должны, не должны гибнуть, - даже если одна из них готова кровоточить, чтобы спасти другую... Я взрослый, сложившийся человек, боец... я не могу и теперь спрятаться... Но и я не погибну!.. - Мишель вдруг ожесточённо, резко вскинул голову и сильнее нажал на газ... Держите карман шире!.. Я через две недели встану и буду здоровее прежнего - Буссель же говорит, что с этим можно нормально жить...
И Мишель вдруг подумал - впрочем, не впервые, конечно, - о том, что среди причин, влекущих его спасать "фарфоровые чашечки", пребывает и всегда пребудет неизбывное чувство вины. Вины в том, что более двадцати назад выпущенные им и его товарищами снаряды не только уничтожили чудовищную "автобомбу", но вместе с ней погубили и невинных, и беззащитных, и маленьких... И даже то, что выхода не было, - не может и никогда не сможет избавить его от сознания этой вины...
Надо написать Аннет, подумалось ему затем... но это уже там, когда всё уже решится... Она поймёт! Она знает о Ноэми... А маме? Маме нельзя... Ей я напишу, что экстренная командировка... допустим, в Америку, на западное побережье... нет, лучше в Канаду... туда сутки лететь с пересадкой... напишу, что пакет телефонной связи не успел оформить, там на месте всё улажу, тогда и позвоню... Ребятам и Сюзан - то же самое... Господи, вот ведь Аннет говорила мне недавно - "боюсь, как бы тебя не сорвало с якоря и не унесло, не увлекло куда-то, во что-то опасное и бездонное"... Именно так, буквально так... И я ответил, что не хочу никуда уноситься... Но меня - уносит!.. Ибо иначе - нельзя, ибо, увлекаемый туда, куда я сейчас мчусь, я всё же остаюсь собой, а иначе - потерял бы себя... Да, так я ей напишу, она поймёт и примет это!..
Мишель вновь вспомнил тот случай десятилетней с лишним давности, когда он невольно заставил Аннет пережить это ощущение, почувствовать, что он чуть-чуть не был отнят у неё. Он приехал по работе в Париж, оставил машину у станции Порт д"Итали и решил добраться в центр на метро. И, когда он ждал поезда на пересадочном узле, то внезапно увидел... и услышал, как закричало в ужасе множество голосов, ибо мальчик лет шести - примерно ровесник его старшего сына, Виктора, - только что крутившийся около пожилой бабушки, опрометчиво приблизился к краю перрона... поскользнулся - и, не удержавшись, упал вниз, на рельсы!.. И, упав туда, он, наверное, хорошо понимал, ЧТО ему грозит, потому что его крик прозвучал так же отчаянно, как бабушкин... она металась у края, почти теряя сознание и рискуя рухнуть туда же... Мишелю вспоминалась женщина, довольно молодая, упавшая в обморок... а ещё несколько человек, отшатнувшись, спрятали исказившиеся лица... Вот тогда он, движимый всё тем же "иначе нельзя", сознавая, что грохочущий поезд примчится минуты через полторы-две, а то и быстрее, но оттолкнув... а может быть, не "но", а именно потому-то и оттолкнув от трепетавшего сердца страх, - соскочил туда, к ребёнку, теряющему сознание от беспредельного ужаса, схватил его и быстро "швырнул" - не до нежностей было, - вверх, на перрон... Затем же - затем он сумел, дотянувшись до кромки, вцепиться обеими руками в торчавшую, на его счастье, наклонно - полузубцом, - неисправную плитку... И она послужила ему верой и правдой: он рванулся... нет, в обычных обстоятельствах ему не хватило бы сил на это, но тут, уже улавливая периферическим зрением оскалившийся огнями поезд, он последним, сверхчеловеческим усилием всё-таки сумел подтянуться, выкарабкаться!.. И, лежавшего бессильно, ничком сантиметрах в двадцати от прибывшего состава, его оттащили подальше какие-то парни. Через полминуты он пришёл в себя, тяжело поднялся. Мальчику и бабушке, которая, прижимая его, билась в истерике, оказывали помощь... Мишеля окружила толпа; он сказал дрожащим голосом, но уже достаточно связно - "Дайте мне, ради Бога, отдышаться, посидеть..." Люди расступились, и ему удалось, нырнув за спины спустившихся только что на эскалаторе, удрать - он юркнул в подъехавший поезд, шедший во встречном направлении, и лишь тогда начал продумывать случившееся... И именно тогда остро, да ещё и минут на шесть - обычно это проходило быстрее, - свело ногу. Он не испугался, он знал, что пройдёт, и стал - хорошо, что сидел, мест было достаточно, - привычными движениями массировать над коленом; решил ехать, пока не рассосётся, и пришлось ему вот так домчать почти до конечной - когда отпустит, думал он, выйду и пересяду... Но, растирая себе ногу, он с ужасом осознал, на сколь тончайшем волоске была только что подвешена его жизнь... Ведь если бы схватило несколько минут назад, в шахте, - то всё!.. То никакими силами было бы не выбраться... Но нога - умница, не подвела!..