— Нуу? — помятое, заспанное лицо Макара всё ещё досыпало, мутные глаза безучастно скользнули по Федоту.
— Баранки гну, да на заборе вешу! Загорелась душа до винного ковша. Вот и сидят с барином. Пьют вино хорошее. Обнимаются. Лобзаются. Песни похабные горланят.
— Нечто наш барин сдобрился, да подал вина хорошего? — не веря в чудеса и доброту родного помещика, произнес Макарка.
— Осподь с тобою! Нет, конечно. Откель, у нашего, винцо? Этот привез, с собой, тагановский. Большой бутыль! У него же радость. Деньги, почитай задарма нашел. Хотя наших харчей, уже больше найденных, на цельный червонец, нажрали. Экая напасть!
Выполнив тяжеленую работу, охранник погреба широко зевнул и снова завалился на боковую.
— Гррр-пс-пс… гррр-рр…
— Макарка, де ты там? — через некоторое время снова раздалось в подклете. — Опять дрыхнешь?
— Нуу? — промычал в ответ бычок переросток.
— Оглоблю загну и на горбу обмотаю! Давай сызнова, ступай в погреб. Волоки хренку, капустки, огурчиков, грибочков хрустящих.
— Так, они, что, супостаты, ещё не уехали? Ужо вечерня скоро. Сколько же можно жрать задарма?
— Как же, он уедет, ирод? В карты им сыграть загорелось, на деньги.
— Ась? Нечто, Иван Лукич, наш кормилиц, отец родной решил сыграть на свои деньги?
— Хрясь да по мусалу нась! Нет, конечно! На деньги, этого полоумного, играют. Ну, в смысле, на те, которые он невзначай нашел, на дороге.
— А карты от-кель?
— От-тель, глупый ты кабель! Этому проходимцу, покойная матушка, любя, на дорожку, в платок завернула. С тех пор так и лежали без дела.
Макар боярином развалился на полатях. Задрал в потолок смоляную бороду и покачивая ногой в драном лапте, душевно выводил себе под нос собственно сочиненный куплет, который в будущем вполне возможно мог стать всенародно любимым шлягером…
Старая, давно не смазанная дверь в подклеть противно застонала так, как будто решетка в темнице. Шаркающие, с трудом перебирающие с места на место ноги вошли в помещение. Хозяин ног глубоко, с надрывом вздохнул.
— Макарушка! — рыдая, промолвил раздавленный горем Федот. — И что за горемычная наша доля? Что за муки-мученические? Не видать нам теперь родной сторонушки. Ни семьи. Ни детей кровинушек. Погибнем мы все в неволе от смерти лютой. И иссохнут наши белые косточки на чужой сторонушке. И останутся вдовами наши женушки…
— Ча-вось опять за беда — за кручинушка?
— Та-вось, морда твоя сиволапая! — звучало еле слышно, скрипучим, словно отсыревшим, голосом. Пятое через десятое, сапогом налево да рожей набекрень. Пришла беда великая. Пришла откуда не ждали. Чёрным вороном спустилась на наши несчастные головушки. А ты стервец подзабористый дрыхнешь как всегда без задних ног!
— Ключ чё ли потерялся, от погреба? — удивлению сторожа подклети не было предела.
— Чё-ли — через забор пе-чёли! — передразнили его в последний, прощальный раз. Нас только, что с тобой и ещё несколько человек поставили на кон и проиграли! Теперь ужо — всё! Мы собственность помещика из Таганово. Эх-ма, дуй в погреб. Неси-ка Макарка мед ставленый на хмелю, да на черной смороде. Пущай наш кормилец выпьет вина родного в последний раз из рук наших. Могет одумается родимый, мозги прочистит, а тама глядишь и отыграется.
— Наш? Отыграется?
— Батюшки светы! — Федотка громко швыркнул носом. Убито повел глазами по горнице. Понурый взгляд его остановился на драных лаптях помощника.
— Истину глаголешь, друже… — несчастный заплакал, забожился, закрестился трехперстно. — Наша раззява… во веки веков не отыграется!!!
Молодой паренек коснулся пальцами клавиш, развел меха — инструмент негромко вздохнул, застонал. Он как бы примерялся к рукам нового хозяина, стоит ему извергать шум и беспокойство или ограничиться тихим, неспешным перебором скрытых от постороннего глаза струн. Музыкант приноровился, нащупал связь между тонами, а потом заиграл, зазвучал уверенно, разлил плавную, звучную мелодию.
Сколько помнят себя сторожили, в Изворкино не было других звуков в окрестном мире кроме звона церковного колокола на небольшой деревенской часовне, ржания лошади, мычания коровы, петушиного пения, скрипа тележного колеса, звяканья цепи около колодца, звонкого тюканья молотка по наковальне, когда отбивают косу…