— Вонючая полукровка, — прошипел Снейкиус, — вечно всюду лезет, сунет свой нос. Как будто именно её кто-то спрашивал о том, как спичку превратить в стол и обратно. Ещё и патронус какой — выдра! Она, сдаётся мне, себе сильно льстит. Кусок нечистот — вот каков должен быть её патронус.
Приятель Слизерина закрыл книгу, вздохнул и посмотрел на него:
— Снейкиус, внемли, наконец, моей просьбе, я умоляю, — взмолился он, — давай сменим тему. Ты постоянно говоришь о ней, днём и ночью, ночью и днём. У меня уже нет совершенно никаких сил всё это слушать, клянусь всем, чем угодно. Прекрати. Это безрассудство и безумие.
— В таком случае, ты волен со мной не общаться, — язвительно отозвался Слизерин, — никто тебя не принуждает к этому, друг мой.
Последние слова он буквально прошипел. Его приятель снова вздохнул и поднялся на ноги.
— Ежели что, ты отыщешь меня в оранжереях. Всего доброго, Снейкиус.
И юноша ушёл, круто развернувшись на каблуках.
Отчего-то Гермиона захотела пойти за ним и торопливо поспешила следом. В какой-то момент ей нестерпимо захотелось догнать незнакомца, остановить его и рассказать о том, что Малфой тоже её ненавидел точно так же, и, может быть, всё гораздо сложнее, чем он думает.
Спокойный и мягкий голос Барнели заставил её вздрогнуть:
— Я всё равно вас здесь не услышу, — сказал он, кивая на юношу, целеустремлённо идущего по коридору, — но вы можете рассказать это мне, когда мы ненадолго вернёмся обратно.
Гермиона с удивлением посмотрела на Барнели и только теперь всё поняла. Начала корить себя, что была такая дура, и не сообразила сразу. Этим юношей подле молодого Слизерина был Барнели в юности, и никто другой. Она поспешно следовала за ним и оказалась вместе с ним в оранжереях.
Барнели озирнулся, точно вор, и, видимо, не заметив ничего подозрительного, вздохнул. Подойдя к Профундусу (Гермиона сразу его узнала), он надел перчатки и стал пересаживать его в другую, более объёмную кадку.
— Это растение открыл я, — сказал нынешний Барнели, — носился с ним, точно с кладом. Снейкиус любил шутить, что у меня никогда не будет девушки, потому что уже есть растение.
Гермиона улыбнулась, и снова сосредоточила своё внимание на Барнели из прошлого. Тот взялся поливать цветок. Так они провели вместе какое-то время, минут десять, не больше, показавшихся Гермионе долгими и весьма, весьма нудными. Судя по его взгляду, только Дамблдору было интересно, что происходит.
Наконец, с улицы донёсся шум, который привлёк внимание юного Барнели. Послышался хохот, Гермиона быстро узнала, кому он принадлежит.
— Ну что там ещё? — сказал Барнели утомлённо. Он отложил лейку, очистил руки при помощи палочки, и вышел на улицу.
Гермиона юркнула следом, успев заметить, что профессор Спраут осталась внутри и расхаживает по помещению, рассматривая растения.
На дворе разыгрывался спектакль, в котором, как казалось юному Слизерину, он — главная звезда. Он стоял под деревом, напряженно ища кого-то глазами. Вдруг его взгляд загорелся, он стал жадно смотреть вперёд. По дорожке, видимо, в оранжерею, шли трое девушек. В одной из них Гермиона, приглядевшись, узнала Милисент.
— Так-так, — губы искривились в издевательской ухмылке, — а вот и наша славная гриффиндорка. Что, доченька крышетёчного Годрика, рассказываешь подругам о том, сколько страниц учебника перед сном прочитала?
— Слизерин, — устало отозвалась Милисент, пока её подруги возмущенно смотрели на него, — если тебе нечего извергнуть из твоей мерзкой пасти, кроме помоев, то, будь добр, делай это в уборной. Или на мусорке.
— На тебе? — захохотал Снейкиус. — Потому что ты и есть, мусорка, вонючая полукровка. Мусорка, каких мало.
Гермиона, вся пылая ненавистью, увидела, как одна из подруг Милисент достала волшебную палочку, целясь в обидчика.
— Не нужно, Алиса, — сказала Милисент, — он того не стоит.
Она уже собиралась молча пройти в оранжерею, но Слизерин и не думал униматься.
— Конечно, не стою, мохнатая (у Милисент были пышные волосы, которых завивал ветер). Никто не стоит того, чтобы проводить с тобой время. Уж лучше просидеть в Азкабане и развлекаться с дементорами, чем смотреть на твоё прыщавое лицо.
Гермиона сжала кулаки и потянулась за своей палочкой. Дамблдор положил руку на её ладонь, останавливая. Напомнил, что она — в чужом прошлом, и ничего не сможет здесь сделать. Она вздохнула. Желание врезать Слизерину ни капли не исчезло, наоборот, усилилось.
Милисент действительно ушла в оранжереи, но, развернувшись, резко пошла на Слизерина, и, пока тот не опомнился, изо всех сил врезала ему кулаком в нос, так, что пошла кровь.
— Ты. Отвратительный. Грязный. Мерзкий. Вонючий. Таракан — процедила она.
Глаза её горели, лицо пылало, а ноздри опасливо раздувались. Гермиона не смогла сдержаться и расхохоталась. Интересно, знали ли сейчас Милисент и Снейкиус, как близка ей и Драко ситуация, которую они тоже пережили? Если да, то, возможно, именно потому выбрали их для своего возвращения?
Однако не было времени отвлекаться на размышления. Она снова вернулась к наблюдению. Видела, как Слизерин выпрямился. Как мерзко оскалился. Как, вытерев рот тонким батистовым платком, изъятым из кармана мантии, просверлил свою смелую противницу полным ненависти взглядом. И визгливо закричала, когда он одним заклятьем буквально прибил Милисент к дереву. Она оказалась прикованной к огромному дубу, руки и ноги связаны каким-то растением, похожим на каучук, но с более мощными стеблями, и оно вмиг обвило её всю. Подруги бросились её спасать, достали палочки, но стоило лишь Слизерину посмотреть на них, осели с глупыми лицами, полными блаженства.
— Они под Империусом? — встревоженно спросила Гермиона. — Он использовал его как безмолвное заклятье?
— Да, похоже на то — согласился Дамблдор.
Гермиона замерла. Каждой клеткой тела она чувствовала, что буквально горит ненавистью, и это были не только чувства Милисент, но и её собственные тоже.
— Что же ты теперь сделаешь, выдра? — прошипел Слизерин, приближаясь к Милисент и почти коснувшись её лица своим. — Твои подружки в неге, защитить тебя некому. Ты в моей власти.
Поскольку Милисент не могла ни пошевелиться, ни ответить, она пронзала своего врага острым горделивым взглядом.
— Снейкиус, Мерлина ради! Отпусти девушку, бестолочь проклятая!
По тропинке от оранжерей бежал Барнели (Гермиона подумала, что он долго, и тут же получила объяснение — его тогда задержал очередной цветок, к тому же, он не хотел снова влезать в ссору, пока не увидел, что та зашла слишком далеко).
Не успел Снейкиус возразить, Барнели направил палочку на Милисент и закричал: «Свободна!». Плети растения выпустили бедняжку из своих удушающих объятий. «Акцио, волшебная палочка!» — сказал Барнели и палочка Снейкиуса оказалась у него в руках.
— Как такое возможно? — тут же задала вопрос Гермиона. — Ведь палочка слушается только своего хозяина.
— Так было не всегда, — пояснил Барнели, — защитные чары придумали позже, чтобы минимизировать количество преступлений и вреда, совершающихся на почве того, что палочки способны ходить по рукам.
Гермиона нашла это возмутительным, но промолчала, снова отвлекшись на просмотр.
Юный Лагримус помог Милисент подняться на ноги и поддерживал под руку, пока она приходила в себя и отряхивала мантию.
— Милисент, — неловко сказал он, — прости его, ради всего святого. Он сущий неотёсанный чурбан и не ведает, что делает. Но в следующий раз ты можешь бить его ногами. Ему будет полезно. Может быть, он даже поумнеет.
Милисент грустно улыбнулась и помотала головой: