Вскочив, Гермиона приготовила палочку, хотя с ужасающей болью понимала, как она сейчас бесполезна. То же самое сделал отец Драко. Он совершенно потерял самообладание, и по его лицу ходили желваки. Окно внезапно обратилось в птицу, а птица — в стол. Гермиона поняла, что это была работа Макгонагалл, которая применила пару заклятий, вероятно, несколькими неделями раньше. На этом её влияние не закончилось. Призрак Слизерина, с каждой минутой приобретающий всё более материальный вид, бился в стол, рвался на гору, падал на кресло, и постоянно шептал что-то, стремясь обойти заклинания. А потом исчез.
Тишина, тут же установившаяся в комнате, была удручающей. Больной. Нервной.
— Должна ли я сделать что-нибудь ещё, Альбус? — спросила Макгонагалл, смотря на директора с абсолютным спокойствием, словно ничего не происходило. — Можно оживить статуи. Подозреваю, они задержат сына Слизерина.
— Нет, — Дамблдор встал, спокойный, нерушимый, точно скала, — я знаю, Минерва, как ты мечтаешь применить это заклинание, но, уверяю, у тебя ещё будет такая возможность. Сейчас, когда Слизерин прорвал оборону, его нужно впустить. Мы должны поговорить с ним.
— Поговорить? — процедил мистер Малфой. — Ты, Дамблдор, совсем ума лишился, раз предлагаешь разговаривать с призраком, который намерен убить сына и забрать, как я знаю, лучшую ученицу вашей школы.
Гермиона с удивлением посмотрела на него. Странно было уже то, что он вспомнил о ней.
— Смею полагать, Люциус, я хороший переговорщик, — спокойно сказал Дамблдор, отворачиваясь от него, но посмотрев теперь на Нарциссу, — нет более сильного чувства, чем любовь. Благодаря любви и жертве своей матери Гарри выжил, а Волдеморт был вынужден влачить жалкое существование десяток лет. Я уверен, Нарцисса, что ты найдёшь самые лучшие слова, чтобы убедить Слизерина оставить твоего сына и попытки вернуться в мир, который больше не принадлежит ему. Миссис Малфой молча кивнула. Глаза её покраснели от слёз.
Высокая, сутулая фигура Барнели сперва показалась в окне, а затем оттуда, разбив стекло, выпали он, Рон и Гарри. Заметив, что Рон ранен, и сжимает хвост пронзительно кричащего Фоукса в руках, Гермиона кинулась к нему.
— Слизерин, — запыхавшись, объяснил Гарри, — поранил его ножом. Но Рону удалось увернуться, ничего серьезного. Фоукс уже почти залечил рану.
Феникс, которого Дамблдор отправил на подмогу, едва Гермиона вернулась сюда из прошлого Драко, вскрикнул снова, и, взлетев вверх, сел Дамблдору на плечо.
— Рон, — взволнованно похлопала его по плечу Гермиона, — тебе нужно в больницу.
— Потом, Гермиона, — скривившись, Рон сел, потрогав стремительно затягивающийся бок, — я уверен, что это только пара шрамов. Фоукс меня исцелил, а этот Слизерин настоящий псих.
— Как себя чувствуешь? Ты уверен, что всё в порядке?
— Да, — кивнул он, — всё хорошо. Не паникуй. Бойся лучше за своего Малфоя, кажись, ему сейчас хуже.
Он показал глазами на кровать, где бился в конвульсиях Драко, то открывая, то закрывая рот. Он открыл глаза, но взгляд был абсолютно безумен и устремлён в никуда.
Старик Барнели, что бросился к кувшину с водой, наконец, насытил свою жажду. Повернулся к Люциусу.
— У меня не очень приятная новость, — запнувшись, сказал он, — но, возможно, тебе придётся пожертвовать собой, когда Снейкиус будет пытаться забрать твоего сына. Я не думаю, что мы допустим этого, просто будь готов, Люциус.
— Я готов — кивнул старший Малфой.
— Хорошо. Нарцисса, попробуй убедить Снейкиуса, как мать. У него никогда не было матери, она умерла, рожая его. Но, возможно, он тебя послушает, поверит своему сердцу, а не своей чёрной душе.
Миссис Малфой кивнула, поцеловав Драко в висок. Тот с хрипом дышал, метясь на кровати.
— Гермиона, детка, иди в круг, садись. Старайся не выходить из него без крайней потребности. Через огонь Снейкиус не переступит, его отбросит назад, но огонь защитит тебя от него и скроет Милисент в тебе.
Уставшая, на ватных ногах, Гермиона поплелась в круг.
— Я знаю, что вы не уйдёте, — с улыбкой продолжил Барнели, глядя на Рона и Гарри, — но вам безопаснее будет выйти. Оставайтесь под дверью. Можете надеть плащ.
— Но Гермиона! — начал Рон.
— Да, мы её не оставим! — поддержал его Гарри.
— Если вы не сделаете этого, — отрезала Гермиона, — он убьет вас первыми. Идите. Я справлюсь. Я не хочу потерять друзей.
Переглянувшись, парни вышли. Рон постоянно бубнил, что Гермиона совершает ошибку, и что он ненавидит весь Слизерин оптом. Она видела, как Гарри достал из кармана плащ-невидимку. Невилл тоже вышел с ними.
Лагримус, тем временем, спокойно обвёл взглядом преподавателей, каждый из которых был настроен весьма воинственно.
— Не думаю, что дойдёт до этого, но вы должны будете готовы в любой момент дать отпор. Вы это сами знаете, но на всякий случай, для успокоения совести, я обязан был предупредить.
Профессор Макгонагалл кивнула, похоже, за всех.
— Что ж, — Дамблдор сложил на груди руки, и его длинные пальцы переплелись, — Минерва, думаю, пора позволить настойчиво требующему нашего внимания сыну основателя себя послушать.
Она мигом опустила палочку.
— Пригнитесь! — раздался холодный голос Барнели, и, едва все успели это сделать, зеркало, оконное стекло и даже кувшин, из которого так жадно только что пил Лагримус, треснуло. Вой ветра смешался с пронзительным хохотом, истеричным вскриком Драко, которого снова подборосило на кровати едва ли не до потолка, и тихим стоном Гермионы.
Перед ними, почти в человеческом обличье, хоть и бледнее, стоял, пошатываясь потомок Слизерина. Он отряхнул свои застаревшие одежды от остатков следа и горделиво посмотрел на собравшихся в комнате людей. Но лишь от взгляда, обращённого к ней, Гермиона вздрогнула. Похоже, она была единственной, кто интересовал его сейчас.
Стало ясно, что просто так он её в покое не оставит.
========== Часть 65 ==========
В круге было холодно и страшно. Гермиону бил озноб, но пронизывал холод. Дышать было так тяжело, точно на грудь навалили камней. Она плохо видела всё, происходящее в комнате, потому что глаза болели, пекли, были устланы пеленой, а голова кружилась, так что ей казалось, что комната движется. Полумрак свечей, приглушённые голоса людей, мрачность стен — всё на неё давило. По щекам лились потоки жгучих слёз, но Гермиона, искусавшая губы в кровь, так, что те пекли, вряд ли это понимала. Она сидела в кругу, раскачиваясь, по очереди произнося имя то Снейкиуса, то Драко, а то — внезапно — звала себя же, будто боялась, что забудет, как звучит её имя.
Скорее по звукам голосов, нежели глазами, она поняла, что все преподаватели окружили её, и теперь круг сомкнулся. Он был плотным, а свет палочек, который отливал в окне среди блеска двуликой луны, что уже начала убывать, делал это сборище довольно воинственным. Слизерину, впрочем, было плевать. Он шёл к ней, был всё ближе и ближе, игнорируя целый отряд готовых сражаться учителей, побагровевшего мистера Малфоя, который в любой момент готов был броситься на него, и его плачущую супругу, чьи щёки тоже были устланы россыпью слёз.
Слизерин шёл к ней, потому что видел и чувствовал Милисент.
— Мили? — тихо, со щемящей нежностью в голосе, позвал он, когда они поравнялись. Он ещё не полностью проявился, его лицо было точно в тумане, и на нём, как два крупных пятна, выделялись огромные, воспалённые, словно после бессонных ночей, глаза. — Мили, ты меня слышишь? Ответь мне. Я знаю, что ты здесь.
Гермиона лишь крепче вцепилась пальцами в колени, зная, что оставит синяки. Голова туманилась, все мысли кружились, будто на аттракционе. Только тоненький голосок внутри, как будто принадлежащий маленькой девочке, говорил ей, что не стоит никак реагировать на его призывы. Последнее и было самым сложным — каждый раз, когда он обращался к ней, произносил её имя, внутри всё замирало, а потом заливалось сладкой песней. Милисент боролась в ней, с ней, мечтая выпорхнуть на волю, словно птица в причудливой клетке.