- Значит так! - Хейлли с деловым видом встряхнул напудренным париком, демонстративно выставил вперед ногу утянутую в тугой серый чулок и помпезно произнес. - Мон ами! Либо ты мне находишь нормальных юных матросов, и я начинаю их учить, либо... я ухожу к другому нанимателю! К тому, кто оценит и поймет мой талант, мои знания и умения прославленного морехода!!
- Пожалуйста! - Рязанцев закашлялся от смеха. - Плыви на все четыре стороны. Тебя здесь никто не держит. Но, знай, сейчас, время нашей договоренности о твоей свадьбе с Элизабет увеличилось ещё на полгода. Будешь так вести себя - вообще помогать не буду! И помни, Элизабет не простит, что ты так долго откладывал свадьбу, из-за своих дурацких капризов. А, я, ей, обязательно расскажу об этом.
- Биверстон! - скиталец во времени громко позвал первого помощника Хейлли.
- Я, - смуглый бородач в красной феске и грубой рубахе выдвинулся вперед. Золотая серьга болтались в его ухе, горбатый нос хищно раздувался. В вырезе рубахи была видна мускулистая грудь с розоватым рубцом давней раны под правой ключицей. Могучие руки его, обвитые толстыми канатами вен, были обнажены, у бедра свисал тяжелый палаш.
- Хочешь быть капитаном?
- Ну-у... Э-э-э... - Биверстон тянул с ответом, рассеянно глядя на Хейлли. Он подергал себя за серьгу в ухе, затем задумчиво погладил подбородок. По его загорелому лицу, точно трещины, побежали глубокие морщины.
- Удваиваю жалованье, - резкая фраза - щелчок как будто удар кнутом. - Нет, утраиваю...
Старпом весь вытянулся от радости и величины небывалого предложения. - Дд...- начал звучать ответ от благодарного, счастливый моряка.
- Подожди, - Хейлли громко выкрикнул, опередив всех. Он потянул Рязанцева за рукав. - Ладно, будем считать, что ты меня уговорил. Остаюсь и начинаю обучать этих... переростков - недорослей морской науке. И... насчет большего жалования я тоже согласен. Но, мой друг! Ответь на один вопрос... Почему ты думаешь, что они не сбегут с корабля после первой недели плаванья? - Он обернулся и ещё раз внимательно осмотрел суровые лица "юных" кадетов. - Что их держит?
- Их привлекает ожидание новой жизни!
- Как это?
- Понимаешь, Хейлли, с одной стороны у них нет ничего кроме цепей и рваных тряпок, с другой я даю им полное обеспечение вместе с работой приносящей хороший доход. Более того, по договоренности со мной, через год каждому бонусом я предоставлю дом с наделом на моей земле и.... молодую жену, которую они выберут в моей деревне или купят на невольничьем рынке. А ещё через год - два, каждый, проявив себя, сможет стать капитаном на арендованном у меня корабле...
Глава 8.
Метель гудела, ревела и завывала дикими голосами. Она рывками прорываясь из леса, пьяно плутала по деревне между избами, свистела в проломы и щели, жалобно стонала в печных трубах и под стропилами, накатывала сугроб на сугроб, словно помелом обхлестывая стены, занося белым снежным саваном изгороди, двери и окна. Снег, вихрь, стужа облаками налетали словно из какой-то огромной пропасти. Ни зги не было видно на расстоянии вытянутой руки... Под непрерывное завывание вьюги деревня медленно засыпала.
И только в одном небольшом оконце почти занесенной снегом избы чуть-чуть светил огонек, мерцая звездочкой сквозь мрак и метель. От добротных стен крестьянского дома веяло тишиной и уютом. Внутри помещения ощущался застоялый запах зимы и пересохшего мха. В печи чуть слышно потрескивали поленья, на стенах колыхались тени. Хозяин избы, надев на босу ногу короткие, по щиколотку, валенки, не торопясь подошёл к оконцу, подышал на слюду и, потерев пальцем лёд, глянул одним глазом на улицу.
- Вот, поди ж ты, Кеша, да погляди, - раздался его хриплый голос восхваляющий себя и свои навыки перед старым другом Иннокентием Колодиным. - Ведь всё Таганово спит-храпит без задних ног, - а я, Михайло Бажутин, кручусь - верчусь как белка в колесе - славлю своим умением родную обитель! Ты видел, какой мы клуб построили - любо дорого посмотреть! Все соседи завидуют теперича. Ни у кого нет такого! А кто был старшим по плотницкой части? - Михайло Бажутин!!! Вот так-то куманёк! Кабы не клин, да не мох, так давно бы и плотник издох. Верно, в народе сказывают про нас умельцев - Мастерство не кнут - из рук в руки не перебросишь. С мастерством люди не родятся, но добытым мастерством гордятся. Как мастера почитают, так и величают. А меня, все почитают с уважением... И Алексей Петрович и Павел Александрович и даже новая учительница Татьяна Сергеевна. Кстати, друг сердешный, а ты чаго на ночь глядя, в такую непогодь печь без надзора оставил? Мотри как бы клыкасты супостаты не увели со двора самое дорогое. Глазом моргнуть не успеешь - а её уж неть.
- Михайло, дельце у меня к тебе, тайное, - Кеша заговорщицки наклонился вперед и, понизив голос до шепота, произнес. - Потап давеча сказывал, барин поселок собирается строить на чужой стороне, за тридевять земель? У далёкого моря - океана? Старшим тебя назначил в плотницкую артель, мужиков умелых набирать будешь?
- Ды-к... верно, сказывал, - степенно разгладил бороду хозяин избы. - Умей работать, умей и помощников подбирать, умей и язык за зубами держать. - Балагур - весельчак сузил глаза. На его переносице появились морщины. - Хотя это догада не для всех. Тайна это покамест.
- Михайло, возьми меня в артель. Ты же знаешь, я топором махать умею!
- С чего ради, Иннокентий? - мастеровой удивленно посмотрел на Кешу. - Борода по колена, а дров не полена! Старый, что малый, а малый, что глупый! Зачем нам в артели сухое весло?
- Это я старый? Мне ещё и пятидесяти нет. Я же на пять годков моложе Потапа. А у него уже и звание, и уважение, и почет! А, я, что? Хуже что ли! Он ранее меня обидел, в свое время Владиславу увёл! Михайло, ты же знаешь меня? - Иннокентий слёзно обратился к хозяину дома. - Мы же с тобой не один пуд соли съели за работой.
Лютая пурга хохотала и плакала за окном, кружила и заметала избу снегом. В небольшой крестьянской печке попискивало, трещало пламя, опробовав новую подачку, отступало, колебалось и разом вспыхивало, охватывало поленья. Жидкий огонек озарился большим ярким пламенем. Он заметался тенями по избе, приподнял низкий потолок помещения, раздвинул тесные стены, озарил темный лик Христа в дальнем углу.
Бажутин подвинул лавку, присел и протянул ладони к огню. На широком лице мастерового поигрывали отсветы. - Эх, старость - не радость, а пришибить некому. - Он недовольно скорчился. Почесал под рубахой грудь. Отвел глаза в сторону. - Стар да упрям - ни людям, ни нам. Кеша, да оглянись ты вокруг! Погляди по сторонам! Какой с тебя работник? Живём -- покашливаем, ходим - похрамываем. Да и внук малой у тебя на руках.
- Какой малой? Ему почитай скоро восемь. Взрослый он! - Я его свёл к тетке родной. Какая никакая, а ей помощь. Присмотрит если, что.
- Не знаю, Иннокентий, - упрямился лучший бригадир тагановских плотников. - Ты же инструмента нового не знаешь. Да и от дел отошел уже как года два назад.
- Не хочешь, значит брать? - запоздалый гость заговорил медленно, с хрипотцой. - А как же дружба наша, с тобой?
- Э-э-э, когда это было? - Бажутин беспечно махнул рукой. - Что было, то сплыло, а былое быльем поросло.
- Ты мне слово давал! - старец грозно свел седые брови и с размаху громко стукнул кулаком по столу. - Вспомни, когда я твою дочку Лизу почти замершей в лесу нашел. Вспомни как ты места себе не находил, пока моя Матрена вытаскивала её с того света! Ты говорил, что в долгу будешь! Как же твое слово? Бажутин? Али ты хочешь, чтобы тебя на всю деревню болтуном считали? Кто без устали болтает, в том толку не бывает. - Он ехидно скороговоркой передразнил хозяина избы.