Глава 16.
Высоко в небе, над лениво плещущимися от горячего ветра розово-зелеными волнами цветущих трав и ковыля, парит одинокий ястреб, высматривает добычу. В вышине, загромождая синь, величаво, словно летающие острова, плывут огромные горы слоеных облаков, темных снизу и ослепительно белые вверху.
Внизу, под крыльями птицы, по обильно политой потом и кровью дороге Черного шляха движется невольничий караван. Вдоль колонны живого товара, подобно стервятникам-падальщикам, на взмыленных лошадях кружат татары. Они хлещут людей по лицам, по плечам, по спинам. Подгоняют несчастных.
- Быстрее, быстрее собачье мясо! - ордынцы проклинают отставших, не желающих ускорить свой шаг. - У-у, грязные дети шакалов, не отставать!
- Эй, кэль, копек этэ! Горе вам!
- Тохтама!
- Айдэ! А-ая, шайтан, язык сана! - в воздухе над головами страдальцев свистят нагайки, стучат копыта, слышится свирепая татарская брань. Не по душе десятку степняков порученное сераскирам дело. Вся орда пошла дальше, вперед. Великие воины будут рыскать по землям урусов, завоёвывать уважение и славу: Жечь селения, убивать неверных, насиловать их жен и дочерей, собирать много добычи, и лишь им выпало мучиться с сотней пленников, захваченных в самом начале похода.
Люди идут очень медленно (Точнее еле "ползут") один за другим, в ряд. Идут, спотыкаясь, толкая головами друг друга, в спины. Черная, блестящая, словно змея, волосяная веревка тянется от человека к человеку по всему ряду. Связанные руки не позволяют сгонять с язв насекомых. В ранах многих копаются черви.
В конце колонны из последних сил бредет молодая женщина. Её ветхое платье изорвано в лоскуты. Изнеможённая, видно не раз она падала в беспамятстве на дорогу. Лохмотья несчастной закрывают только грудь и бедра. Ноги оголены и покрыты ссадинами и кровоподтеками. С другой стороны веревки, перехваченный петлей под мышками, еле переставляет ноги измученный ребенок. Ещё дальше на веревке пожилая женщина, бредущая, словно в тумане.
- Держись Софьюшка. Держись, птичка моя. Все будет хорошо, - она тихо, словно молитву, повторяет одни и те же фразы.
Последним в цепочке старик, несчастный спотыкается, волочился по земле, пытается встать, снова падает, ударяется головой о землю.
Плывут над дорогой клубы белесой пыли. Знойно, нечем дышать. Немилосердно палит солнце. Горько пахнет бурьяном. Где-то в стороне от дороги, окруженные со всех сторон высокой травой, бесшумно скользят человеческие силуэты. По одному "тает" охрана каравана. Чуть слышны невыразительные хлопки и предсмертное ржание лошадей.
Несчастные не замечают, что уже несколько минут как сбились с пути, зачем-то повернули в сторону от дороги и бредут без надзора. Впереди показался небольшой бурый курган. Первый невольник запинается о корягу и словно подкошенный падает на землю. Его рот открыт. Он задыхается, хватает ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Вся вереница останавливается. Пленники обессиленно валятся на землю, ожидая ударов и криков о продолжении пути.
- Пить, - одними спёкшимися губами, из последних сил, произносит девушка и, теряя сознание, летит куда-то далеко вниз. Небо, трава, земля кувыркаються перед глазами.
- Софьюшка, девочка моя, очнись, - кто нежно трепет невольницу по плечу. Она с испугом встрепенулась, словно от удара кнута, и щурясь на свет открыла глаза. Над ней было лицо няни. - Доченька, давай я развяжу тебя. Господи, исстрадалась то как, птичка моя.
- На, вот, выпей водицы, касатушка, - женщина, стуча зубами о фляжку, глотнула раз-другой.
- Шибче, шустрей ребята. Окопаться! Татарва может опомниться в любой момент. Поспешать надо.
Люди в странной, зеленой одежде, сливающейся с травой, загнали караван на холм. И активно, подбадривая друг друга, копали землю вокруг него. Комья мягкой земли один за другим дружно падали на траву и ямы росли прямо на глазах.
Долговязый, тонкий в поясе, безбородый парень в зеленом платке, с грязным лицом изрисованным зелеными полосами и веселыми глазами, с интересом, по-кобелиному рассматривал практически голую пленницу. Даже рот приоткрыл.
- Вы, Софья Борисовна Прозоровская? - с насмешкой произнес он. Че, прям настоящая боярыня?
- А тебе-то што?
- Да так, - нахал улыбнулся широко и ослепительно. - Проходил мимо. Интересуюсь? Не встречались ли с ней? Говорят из дому убёгла?
- Батюшки-светы, да Софьюшка, это, Софьюшка - нянечка всплеснула руками. - Ищут они тебя косатушку. Всем миром ищут. Батюшка попросил.
- А ну, греховодник чёрномордый! Зенки то не пяль, - девушка почему-то внезапно покраснела, засмущалась. Закрыла руками почти обнаженную грудь.
- А я и не пялюсь. Было бы, тут, ещё на что глядеть, - нахал, ухмыльнулся, весело заржал и вскинув голову, громко закричал куда-то в сторону... - Радио командиру: Пленница найдена. Живёхонька, здорова. Окапываюсь. Передай описание местонахождения... Жду подхода основной группы.
Страх и уныние царили в походном шатре мурзы Огулбека. Внутри шатра, на высоких металлических подставках мрачно чадили светильники, окутывая сизой дымкой парчовые занавеси.
Жирный, небольшого роста человек, в широком шелковом халате, отороченным по краям желтым атласом, обезумев от ярости, хлестал плеткой сотника Джавдета до тех пор, пока в изнеможении не упал на мягкие шелковые подушки.
- Презренные гяуры! Собаки! - грызя зубами подушку, захрипел он. А потом, чуть передохнув, вновь поднялся и ударил принесшего дурные вести жильной плетью.
Вестовой не вскрикнул и не шелохнулся; он покорно распластался у ног разъяренного мурзы, уткнувшись лицом в дорогой бухарский ковер.
- Скажи мне, перед тем как я вырву твой лживый язык, как это произошло? Как можно за один день! пути до Ор-Капу, в своих землях!, где даже не пахнет русским духом! потерять богатый ясырь? Как???
- О-о, проклятие Аллаха, на мою голову! Теперь, надо мной, будет смеяться вся степь! Мой брат послал мне дорогой подарок. А вы, шелудивые псы, не смогли его привести.
- Сколько их? - Огулбек перевел взгляд на несчастного сотника, ползающего в крови у его ног. Мотнул белой чалмой.
- О, великий и несравненный! Вначале, по рассказам погонщиков, их было не более полусотни. Все пленники, отобранные вашим братом для подарка. В основном молодые женщины и дети. Но к вечеру подошла вторая группа невольников, которая по пути захватила обоз с провиантом и подарками!!!
- С моими подарками? - не скрывая раздражения, повторил мурза. Он переложил плеть в правую руку, наотмашь, с оттяжкой продолжил хлестать гонца.
- Да продлит всемогущий Аллах вашу жизнь! Я думаю, что сейчас, там чуть более сотни изнеможённых, чуть живых неверных.
- Всего? И они до сих пор ещё живы?
- О, великородный и милостивый!, мне просто не хватило людей и времени. Дай мне пять - семь сотен джигитов, и я раздавлю этой гнойник, верну ясырь, и Аллах вновь смилостивится над нами.