Когда бываю на Земле, руки чешутся растормошить засыпающий, зажравшийся муравейник. Я, понимаете ли, там, на небесах, калечусь, светит мне через несколько лет инвалидность от тяжёлых условий труда и почётная военная пенсия, если раньше времени не навернусь. А им подавай развлечения и шмотки. Было дело, и я до хрипоты отстаивал право человека на самовыражение. Получал от гопников за «рокерские» патлы. А сейчас…Снаружи тот же Александр Шпагин, а внутри. Внутри тоже я, но другой.
Когда начинаешь понимать, что космос пережевал тебя и выплюнул, а ты стал после этого каким-то не таким — это, как удар по голове.
Потому и сдуваю пылинки с каждого, кто решился хотя бы попробовать взглянуть на Землю с высоты. А цветочек мой аленький, Оксану Ковтун, готов холить и лелеять.
Есть время действий: промедлил, ошибся — пропал. Но чаще в космосе заняться абсолютно нечем. Вот и молчим; у Оксаны получается уютно молчать. Не раздирает её, как некоторых, словесный понос. Так бывает: оказавшийся в непривычной и пугающей обстановке курсант пытается заполнить тишину бестолковым глупым трёпом. Ничем этот фонтан не заткнёшь. И не нужно затыкать, пусть льётся, если организм требует. Но в такие моменты возникает желание послать всех по известному адресу, и оказаться на полноценном боевым дежурстве. Уж лучше один на один с космосом, от которого даже не защищает, лишь отгораживает, тонкая — ткни посильнее, и проткнёшь — алюминиевая стенка космоскафа.
Сам скаф типа «Беркут» — всего лишь атомный двигатель, обвешенный оружием. Ещё имеется крохотная, в виде шара, кабинка. В ней едва помещаются пилотский ложемент, и пульт управления с вычислителем. Учебный скаф от боевого ничем не отличается, только вместо спасательной капсулы в него втиснули дополнительный, курсантский, ложемент. И чёрт с ней, этой капсулой! Она иногда может выручить. Теоретически. Чаще лишь позволит умереть не очень быстро.
Ладно. Я говорил, что с радостью променял бы учебный вылет на боевое дежурство? Это если бы вместо Оксаны в соседнем ложементе сидел другой курсант. А с ней уютно, она ведёт себя так, что порой кажется, будто её вовсе нет. Прижались мы друг к другу, словно арахисовые ядра в хрупкой скорлупке. Понятно, через скафандры человеческое тепло не почувствуешь. И хорошо, не хватало ещё, чтобы девчонка ощущала мой липкий от пота комбинезон, обоняла сопревшее мужское тело.
Это наш пятый совместный вылет, и первый с боевой нагрузкой. Мы только начали. Кислорода в системе достаточно, плюс индивидуальные баллоны.
Влетаем в ночь.
Под нами Уральские горы. Сибирь вся в пятнах отражённого орбитальными зеркалами солнечного света. По расчётам, где-то здесь, над тайгой, мы встретимся с мишенью — отработавшим и приговорённым за долгую и безупречную службу к расстрелу метеорологическим спутником.
Болванку перехватили там, где и ожидали. Она давала на экране локатора смешной призрачный блик. Я ещё поинтересовался, захотел проверить Оксанину чуйку:
— Отсюда накроешь?
Зря, конечно, спросил. Сам-то, даже без вердикта вычислителя, чувствовал — никакой гарантии. Цель слишком мала, слишком далека и, чтобы мы совсем не заскучали, пытается маневрировать. Но всё же процентов шестьдесят, а то и все шестьдесят пять на успех этого дела я бы положил. Это если бы стрелял я. Но и я предпочёл бы подобраться к противнику поближе.
— Так точно, товарищ капитан, накрою, — в голосе курсанта Ковтун не послышалось и тени сомнения. Ну, кто меня тянул за язык?
— И валяй! — Не давать же задний ход. Попадёт — молодец. Промахнётся — вместе на разборе втык получим. Тоже польза, для нее, по крайней мере.
Скаф завибрировал, и эту зыбкую дрожь не смог погасить даже ложемент, я ощутил её всем телом. В космосе пушки не бабахают, но, показалось, будто внутри черепной коробки зажужжал, запищал комар, и от этого заныли зубы. Через пару секунд всё кончилось. Болванка по-прежнему бликовала на экране локатора.
— Промазала… Товарищ капитан…
— Вижу.
Задание провалено. Если бы это был не беззащитный метеорологический спутник, а американская суборбитальная боеголовка, она бы уже просочилась через наш передний рубеж и сейчас неслась бы к Земле. Если бы это был один из боевых лазеров имени недоброй памяти Рональда Рейгана, он бы уже отстрелялся по известной только ему цели, а если бы это был американский боевой шаттл, то мы с Оксаной Ковтун превратились бы в две хорошо подрумяненные котлетки. Но перед нами всего лишь болванка. И стрельба учебная. Незачем превращать девчоночью ошибку в трагедию.