— Роман? Ах, Ральф, что ты несешь! Только подумай! Какой может быть роман в больнице?
— Он пытался мне сегодня утром рассказать об этом, но ему мешали приступы боли. Его всего выворачивало изнутри, голова его чуть не касалась пяток, а ребра, казалось, трещали от натуги, но все же он сумел рассказать мне кое-что из истории своей жизни.
— Ах, какой ужас! — воскликнула жена доктора, просунув руку между спинкой стула и шеей мужа.
— Судя по всему, — продолжал доктор свой рассказ, — насколько я понял, какая-то девушка бросила его ради более состоятельного человека, и он, утратив всякую надежду и интерес к жизни, послал свою жизнь к чертям собачьим. Нет, он отказался назвать мне ее имя. У этого пациента с менингитом была своя особенная гордость. Он лгал, как сивый мерин, по поводу своего настоящего имени, подарил свои часы нянечке и разговаривал с ней так, словно перед ним королева. Не думаю, что я способен когда-нибудь простить его за то, что он умер, ибо я на самом деле ради него творил чудеса. Ну, он умер сегодня утром, — ну-ка дай спичку, — а в кармане у меня лежит одна маленькая штучка, которую он попросил похоронить вместе с ним. Он рассказал мне, что они с этой девушкой однажды собрались на концерт, но потом решили не идти, а просто погулять теплой лунной ночью. Она разорвала билет надвое — ему отдала одну половинку, а себе забрала вторую. Вот его половинка, небольшой красный кусочек картона с надписью «Вход на…». Послушай, моя маленькая, тебе, наверное, неудобно, этот подлокотник старого стула такой скользкий. Я тебя чем-то обидел?
— Что ты, Ральф. Меня не так легко обидеть. Скажи мне, Ральф, что такое любовь, как ты думаешь?
— Любовь! Ничего себе вопросик! Ну, любовь — это, несомненно, случай слабо выраженного безумия. Перенапряжение головного мозга, которое ведет к ненормальному состоянию всего организма. Это такая же болезнь, как корь, но до сих пор сентиментально настроенные люди отказываются передавать такие случаи докторам для лечения.
Его жена взяла половинку маленького картонного билетика и подняла его вверх, ближе к свету.
— Вход на… — сказала она, засмеявшись. — Как ты думаешь, сейчас он куда-то уже вошел? Не так ли, Ральф?
— Куда-то на самом деле вошел, — сказал доктор, вновь зажигая свою сигару.
— Докури сигару, Ральф, и потом приходи. Что-то я немного устала, подожду тебя там, наверху.
— Хорошо, моя маленькая, — согласился доктор. — Приятных сновидений!
Он докурил сигару, потом зажег другую.
Было около одиннадцати, когда он поднялся к жене.
Свет в спальне был приглушен, а она, раздетая, лежала на кровати. Когда он подошел к ней и взял ее за руку, из ладони выпал какой-то железный предмет и, ударившись об пол, звякнул. На ее белом лице он увидел красный ручеек, от которого у него в жилах застыла кровь.
Он бросился к лампе, подвернул фитиль до предела. Его губы разверзлись, чтобы издать дикий вопль, но он подавил его в себе, когда увидел половинку билета своего мертвого пациента на столике. К нему была аккуратно приклеена вторая половинка, и теперь читалась вся фраза целиком:
ВХОД НА… ДВОИХ
Беспутный ювелир
Перевод М. Калашниковой.
Вы теперь не найдете имени Томаса Килинга в адресной книге города Хаустона. Оно бы в ней значилось до сих пор, но месяца два тому назад мистер Килинг прекратил свою деятельность у нас и выехал в неизвестном направлении. Мистер Килинг пробыл в Хаустоне недолго. Тотчас же по приезде он открыл небольшое детективное агентство. Предлагая публике свои услуги в качестве частного сыщика, он был довольно скромен. Он не стремился конкурировать с фирмой Пинкертона и предпочитал дела, не сопряженные с особым риском.
Если нанимателю требовались сведения о привычках и склонностях своего клерка или какая-нибудь леди желала проследить за чересчур легкомысленным супругом, стоило только обратиться к мистеру Килингу. Это был тихий, усердный человек, имевший свои теории. Он читал Габорио и Конан Дойла и надеялся со временем занять более высокое место среди своих собратьев по профессии. Он служил раньше в одном крупном восточном детективном агентстве, но, так как продвижение по служебной лестнице совершалось медленно, он решил перебраться на Запад, где открывались более широкие горизонты.