Ей нередко приходилось грызть по углам внучкины учебники и потому мышка была буквально напичкана бумажной грамотой, из которой ей особенно запомнились сочные страницы с жирными пахучими пятнами от колбасы, холодца и бабкиных постряпушек. Ее спасители с недоверчиво-подозрительным сопением разной тональности молча следили за ней с чувством, начинающим приобретать все признаки угрюмости в их душах и позах. Вся эта мышиная возня корявым бревном прокатилась по их девственно-волнующим душевным тропкам, которые на дорогах жизни скрываются от глаз за буреломом забот, бурьяном пакостных делишек и чертополохом колючих мыслей, и на которые в редкие минуты хочется вернуться, разбросав все накопившиеся за спиной заросли и завалы.
Репка неожиданно дала своим пленителям эти редкие минуты, течение которых в песочных часах сиюминутной вечности так же неожиданно перекрыла мышка своей беспардонной возней на фоне репки. Репочные единомышленники на глазах становились снова такими, какими привыкли их видеть соседи, близкие и сослуживцы по огороду. Первой вскипела всей шерстью кошка. Мысль о том, что этот шустрый мохнатый пирожок без теста, эта серая личность, эта жирнокнижница недавно тянула ее за хвост, зубной болью хлестнула щуплое кошачье сознание и знаменитый кошачий эгоизм. Лапы кошки стали передвигать ее поближе к мышке, которая успела разглядеть в кошачьих глазах самое дно знакомого ей океана ненависти, грозившего мышке девятым валом, пупырчатым языком и острыми зубами. Мышка знала, что в такие минуты медлить нельзя. Она серой молнией метнулась к репке, вскарабкалась наверх и, уткнувшись носом в ее зрелую кожу, пропищала: "А ну-ка все назад! Или я закусаю репку, узнаете тогда, что такое заразная мышиная болезнь!". Оказалось, никто не знает, что это за болезнь, но на всякий случай дед схватил кошку зашкирку и изолировал от компании и мышки, усадив на плечо. Кошка трепыхалась и шипела: "Пустите! Не могу! Она меня за хвост тащила! Я ее мигом от всех болезней вылечу!" В ответ на это мышка смело хихикнула, чувствуя спасительную силу своей угрозы, и сказала: "Полно тебе, соседка, хорохориться. Вспомни-ка лучше, кого ты сама тащила за хвост и умоляй деда, чтоб он тебя не очень скоро вернул на землю". От этих слов кошка непроизвольно прижала хвост к дедовой шее, а Жучка, встрепенувшись, пристыжено покраснела под корнями своей шерсти и стала нетерпеливо царапать землю передними лапами, словно уже сдирала скальп с кошачьей спины. Сейчас, отдохнув от своих двойных радостных переживаний, Жучка никак не могла понять каким образом она допустила, что кошка оказалась у нее за спиной и, воспользовавшись этим, вытворила над ней такую хвостопакостную штуку. И это кошка, убегающий хвост которой она видела каждый день и который до сих пор был для нее недосягаем!? Жучка на брюхе подползла к дедовым ногам, пустила слюну на его более новый лапоть и с волнительной хрипотцой в голосе стала просить: "Деда, отпусти кошку, отпусти ее". Другие слова напрочь вылетели из ее головы, продутой сквозняком мышиной насмешки. Теперь Жучка была уже в состоянии осознать, что явилось причиной лишения неприкосновенной части ее обшарпанного, видавшего виды и чужие зубы, хвоста. Поддавшись благородному порыву единения сил и мыслей на достижение хозяйской цели, Жучка просто забыла о себе, считая, что так же поступают и другие, призванные дедкиным кличем под знамя репкиного хвоста. Ни минуты не раздумывая, Жучка отдала бы и свой хвост, и свою небогатую кудлатую шерсть, увлеченная атмосферой всеобщей огородной целеустремленности. Однако теперь все повернулось таким боком, что цель достигнута, страсти утихли, эмоции улетучились, а всем в глаза лезет поруганный жучкин хвост. Ей даже показалось, что он стал чуть длиннее, растянутый двойной тягой кошки и мышки.
Дед, заядлый болельщик по натуре, предвкушая драчку, уже собирался выполнить просьбу своей любимицы, как в дело вмешалась бабка. Она вырвала кошку из рук деда и прижала к себе. "Не дам, ироды! - запричитала она. - Ишь, чего задумали. Не дам живодерить! Лучше бы репку домой унесли, а то иссохнет вся на солнце".
За время пребывания на дне бездонной синевы репка действительно потускнела, видимо, не ожидая для себя в будущем ничего хорошего. На ее зеленой косичке появились следы увядания. Хвостик ее подсох и уже не походил на веселый хвостик сытенького поросенка. После слов бабки, Жучка обрадовалась переводу всеобщего внимания с ее хвоста на хвост репки и, стараясь ускорить этот процесс, деловито и озабоченно стала обходить ее со всех сторон, словно высматривала место, за которое репку можно ухватить поудобней и утащить ее в последний путь. Кошке также не терпелось замять эту щекотливую неловкость, возникшую по ее неосмотрительности, из-за которой она совершено забыла про подпольно-провокаторские ухватки своей неуловимой сожительницы по бабкиной избе. "Это все дед-командер виноват - не мог очередь нормально выстроить. Надо было сначала мышь поставить, потом, ей в хвост, меня, за мной Жучку, за Жучкой бы внучка дергала, а сами бы сзади пристроились. Так нет, вперед, старый, лезет, вот и напутал. Теперь из-за этой жучкиной висюльки совсем не пройти по двору будет. Нет уж, лучше, дедуня, следующей осенью я буду командовать этим репочным парадом, если, конечно, к тому времени, будет, кого поставить впереди меня", - думала кошка, уткнувшись в бабкину кофту.
Дед, видя, что драчка отменяется по независимым от него причинам, понял бабкины слова, как приказ. Поплевав на ладони и переваливаясь с лаптя на лапоть, он двинулся к репке. Руки его были растопырены в стороны, словно, он собирался взбить репку, как подушку и выбить из нее весь репочный дух.
Внучка все это время, после вовлечения ее в хоровод и высвобождения оттуда меланхолично стояла возле деда и неотрывно смотрела на репку, не вмешиваясь в разбирательства взаимнообиженных дедовской организацией труда, непримиримых друзей. Было видно, что она о чем-то напряженно думает. При этом, голова ее немного покачивалась и могло показаться, что это - мозги внучки, подгоняемые ее мыслями, катаются в голове и, тем самым, вызывают ее покачивание. Когда дед пошел к репке, внучка встрепенулась и тихо спросила: "А как мы ее делить будем?" От этих слов, дед будто наткнулся на невидимую преграду. Забыв опустить на землю занесенный в шаге лапоть с обутой в него ногой, дед замер и посмотрел на репку так, будто она запела его любимого чижика-пыжика. Видимо, внучка высказала именно ту мысль, от которой упорно бегали ее мозги. Дело в том, что в этот день внучка вообще не должна была оказаться в огороде. Она была усажена за данные ей на осень дополнительные занятия по математике и в этот день попала на страницу о делении целых чисел. В учебнике, вроде, все было понятно, как из чего-то, чего много, получить что-то, чего мало. Раскусив эту премудрость, внучка с облегчением убежала в огород на крик деда. Глядя потом на репку, внучка вспомнила про раскушенное ею деление и не могла взять в толк, как применить его к этому практическому случаю. Если бы репками был засажен весь огород, то она без труда сделала бы из много всем помалу. Но как из одной репки сделать все понемногу? Голова внучки беспомощно закачалась, чувствуя бессилие ее содержимого перед неразрешимостью этого вопроса. Задавая его, внучка имела в виду чисто математическую сторону дела, не имея представления о существовании морально-психологической стороны этого вопроса и о пропасти, которая кроется за его невинной формулировкой. Все, слышавшие этот вопрос, не имели представления о внучкином книжном делении и услышали, прежде всего, вопрос о своей доле репы, про которую почему-то, до сих пор не думали.