Однажды утром, когда наш табор сворачивал ночевку для движения, над близким лесом мы услышали незнакомый звук авиационного мотора – высокий и напряженный. Из-за деревьев, на бреющем полете над нами с разворотом пронесся истребитель с чужими крестами. Никто не успел даже шелохнуться. Я разглядел хмурое лицо немецкого летчика в шлеме, смотрящего на наш табор. К счастью для нас, оргвыводов не последовало, и мы тронулись в путь. Впервые так близко мы видели реальное лицо врага.
Среди движущегося на восток народа были только женщины, дети и старики. Наш главный водитель, восседающий на телеге И.А. Редько, мужчина в расцвете сил, чувствовал себя весьма неуютно под взглядами измученных женщин. Их взгляды молчаливо спрашивали: "А почему ты, такой здоровый, здесь, а не там, где воюют и гибнут наши мужья?". Очевидно, поэтому мы старались двигаться проселками, выбираясь на широкую дорогу только при крайней необходимости. Когда большой населенный пункт нельзя было миновать, и было предположение, что там стоит заградительная комендатура для ловли дезертиров, Редько передавал вожжи одной из женщин, воссоединяясь с нами уже за городком в условленном месте. Хотя Редько был злым гением нашей семьи, я не могу его обвинять за эти действия. В конце концов, он нес ответственность перед отцом и за наши жизни…
Однако по мере приближения к Днепру мы вынуждены были влиться в основные потоки беженцев: переправ было считанное количество, и немцы тоже понимали их значение. Днепр решили перейти в Черкассах: после войны это областной центр, а в 1941 году районный город. В Черкассах работали три моста: железнодорожный, понтонный и деревянный шоссейные. Когда до Днепра оставалось около 10 километров, совет табора выработал такое решение: выехать с ночевки в 5 утра, чтобы без остановок проскочить мост около 10 утра, когда по слухам немцы еще не бомбят.
Сначала все шло по намеченному плану. Ночевку начали раньше, чтобы лошади хорошо подкормились и отдохнули. Всю короткую ночь были слышны дальние взрывы. На юге и сзади виднелись зарева огромных пожаров – это горели склады горючего в городках Шпола и Смела…
Двигаться к Днепру мы начали даже на полчаса раньше. Не завтракая, быстро свернулись в холодном утреннем тумане еще до восхода солнца. Все были напряжены. Даже маленькая Торочка на руках у П. И. Степанковской не капризничала, как обычно. Через час мы подъехали по своему проселку к магистральному шоссе, ведущему прямо в Черкассы.
Увы, мы опоздали! По шоссе уже медленно полз к Днепру сплошной плотный поток, которому не было конца. Женщины, дети, старики брели плотной толпой, таща на плечах или в тачках свой скарб и малышей. Некоторые вели на поводу домашнюю живность: корову, козу, собаку. В этом потоке были такие же, как мы "пароконные" и даже тракторные вагончики, которые тянули трактора со снятыми с металлических колес шипами. Однако все они двигались со скоростью самого медленного пешехода или коровы: обгонять было невозможно и бесполезно. Вся ширина дороги, в том числе встречная полоса были заняты этим нескончаемым потоком…
Кое-как наша телега втиснулась в поток и начала движение "как все": медленно и обреченно. Час проходил за часом, давно взошедшее солнце беспощадно припекало, а желанные Черкассы и переправа через Днепр оставались такими же недосягаемыми. К полудню стало ясно, что наши усталые "лошадиные силы" не смогут без отдыха совершить бросок через Днепр. Да и детям, почти не спавшим прошлой ночью надо было поесть и передохнуть. В километре от шоссе, среди желтеющих хлебов, виднелся небольшой хуторок с деревьями, обещающими защиту от солнца и водопой для людей и лошадей. Туда и решили свернуть, с некоторым сожалением вырываясь из ставшего привычным потока.
Окраина хуторка из двух домов и глубокого колодца под раскидистыми дубами уже была обжита: в тени отдыхало отделение военных, среди которых оказался один знакомый земляк. Распрягли и напоили лошадей, затем сами приникли к холодной воде из колодца. Женщины начали готовить небогатую снедь, расстелив кусок брезента на траве, одновременно засыпая вопросами знакомого. Восемь вчерашних мирных хлебопашцев, учителей, бухгалтеров были мобилизованы, переодеты в военную форму и безоружные и необученные направлялись на некий сборный пункт для дальнейшего прохождения службы и защиты Отечества. Вести с фронтов – скудные и противоречивые. Слухи – наоборот: красочные и страшные. Где-то немцы выбросили десант, перерезали пути сообщения и, не встречая организованного сопротивления, ходят с оружием по нашей земле, разрушая ЛЭП, линии связи, взрывая мосты и склады горючего. Огромные столбы черного дыма, поднимающиеся над местом ночных пожарищ, подтверждали самые худшие опасения.
Среди разговоров не сразу поняли, что в окружающем пространстве уже появился и непрерывно усиливается некий тяжелый и вместе с тем звенящий гул. Запоздалый крик "Воздух!" был излишним: все уже и так видели, что над дорогой, с которой мы недавно свернули, в сторону Черкасс быстро пролетает волна за волной несколько десятков немецких самолетов. Над дорогой начали вспухать султаны взрывов. Несколько секунд спустя доходили звуки взрывов, и начинал беспорядочно "толкаться" воздух.
Пролетевшие самолеты устроили гигантскую карусель над невидимой нам, но очень близкой целью. По очереди каждый из самолетов клевал носом на короткое время, затем выравнивался и опять занимал место в карусели. Отдельные взрывы почти слились в один непрерывный гул. Воздух двигался толчками, земля ощутимо вздрагивала. Внезапно среди самолетов появились белые круглые шарики, и кто-то выдохнул: "Десант!". Это была искра, которая подожгла пожар паники. Наше случайное сообщество мгновенно разрушилось и каждый начал спасаться по своему разумению, – куда-то бежать, прятаться… Мама схватила нас с Тамилой за руки, и мы понеслись в поле уже желтеющей пшеницы или ржи. Запутавшись в высоких стеблях, мы метров через 50 остановились и присели. Самолеты выходили из карусели и возвращались на запад уже точно над нашими головами. Наше укрытие с воздуха им было, наверное, видно как на блюдечке. Когда это стало понятно, то наши ощущения можно было сравнить с чувствами голого, оказавшегося на большой пустой площади, окруженной вооруженными врагами…
Позже, на "разборе полетов", я упрекал маму за то, что мы так нерасчетливо подставились под немецкие бомбы. А еще позже, стоя на крыле самолета и прицеливаясь для очередного прыжка с парашютом, я понял, что решение "спрятаться на виду" было единственно правильным. Ведь с высоты 600-800 метров летчик видел в первую очередь зеленый оазис хуторка среди желтого поля. Только там могла прятаться угроза для самолета. И если у летчика оставались неизрасходованными 2-3 бомбы, то кинуть их на хуторок – святое дело…
К исходу налета все уже поняли, что белые облачка возле самолетов вовсе не парашюты десанта, а разрывы зениток. С надеждой мы ожидали прямого попадания в гадов, но, увы, – все самолеты возвратились назад…
Спустя часа два мы опять выехали на шоссе для движения к Днепру. Поток оставался почти таким же плотным, осторожно огибающим свежие воронки на шоссе и людей на обочине, голосящими над убитыми, перевязывающими раненых. Трупы животных, разбитые повозки и домашний скарб, упавшие на дорогу телеграфные столбы и провода уже были сброшены на обочину. Поток безостановочно двигался к Днепру. Это был заветный последний рубеж, дальше которого немцы просто не могли пойти…
Только к вечеру мы как-то незаметно оказались в Черкассах и остановились под высоким глухим забором городской больницы. Вскоре там начались душераздирающие крики: привезли раненых и убитых рабочих, непрерывно восстанавливающих переправы через Днепр, – даже во время бомбежек. Война показывала свое истинное лицо, не такое как в кино…