Насколько мне известно, в мировой литературе (во всяком случае, художественной) отсутствует описание переживаний человека, очутившегося в таком незавидном положении. Своим слабым пером я попытаюсь здесь восполнить этот существенный пробел. Непереносимые спазмы в животе, когда нечеловеческим напряжением соответствующих внутренних органов я на самом пределе сдерживался, чтобы не осрамиться перед всеми пассажирами автобуса, а следовательно, перед всем ученым и неученым миром, накатывались периодически. Выдержав такой чудовищной силы удар, я, покрытый холодным потом, тупо смотрел в окно на мелькавший там довольно убогий, а главное, безлесный пейзаж этой части Грузии. Отсутствие растительности даже в форме кустов делало невозможным для меня остановить машину, так сказать, по требованию. Я уже не говорю о том, что сам факт остановки автобуса привлек бы к моей персоне ненужное внимание симпатичных пассажиров и, особенно, пассажирок. Я сейчас затрудняюсь оценить промежутки времени между последовательными приступами, каждый из которых мог быть для меня катастрофическим. Кажется, всего таких приступов было пять или шесть — время для меня остановилось. Важно еще отметить, что амплитуды приступов становились все сильнее и сильнее, а силы мои слабели. Похоже было на то, что жизнь моя кончилась и притом самым позорным образом. Боже мой, за что, за что такое наказание? Впрочем, наверное, было за что, ибо аз многогрешен.
В таком состоянии, после только что перенесенного пятого или шестого пароксизма, я, уже без всяких мыслей, глазами, полными слез, смотрел на убегающий ландшафт — как вдруг!.. Неожиданно мелькнул белокаменный указатель, на котором было написано: «До Гори 10 км». И тут мой измученный мозг стал лихорадочно работать. Мгновенно возникла цепочка отрывочных мыслей. Такое может произойти с человеком, который подвергается смертельной опасности. Вот эта цепочка: Гори, родина Сталина, должен быть мемориальный музей. Обязательно должен быть! Остановить, во что бы то ни стало остановить автобус под предлогом осмотра этого музея! А там, конечно же, должно быть вожделенное заведение, которое мы, студенты старого МГУ, называли «филиал 71-й аудитории».
Собрав жалкие остатки сил, я с деланной небрежностью сказал: «А не воздать ли нам, ребята, дань культу? Сейчас будет Гори — предлагаю остановиться и посетить мемориальный музей Сталина». «К черту культ этого старого бандита! Поехали дальше», — раздались молодые голоса пассажиров задней части автобуса. Этого еще не хватало! Неужели придется погибать по причине доклада тов. Хрущева на ХХ съезде КПСС? «Еще одна жертва культа», — мелькнула в голове жалкая острота. Помощь пришла от моего соседа справа, т. е. от Терлецкого. Он энергично поддержал меня (сам, по-видимому, побоялся быть инициатором — время было смутное и прогноз на будущее развитие событий никто не решился бы дать). Так как мы с Терлецким были в некотором роде «старшими товарищами», то наше объединенное желание приобрело как бы характер приказа, и шофер, не знавший, где в Гори находится мемориальный музей (это знает каждый грузин, но — о, проклятие — наш шофер был армянин и Сталина ненавидел), стал расспрашивать дорогу у прохожих — мы уже ехали по городу. Мои силы были на пределе, я держался только пламенной надеждой на мемориальный сортир, поэтому медленный дрейф нашего автобуса по узким улицам родины вождя резал меня без ножа. Теперь я понимаю, что пока мы подъехали к музею, прошло не более пяти минут, но мне они показались вечностью. Я очень ясно сознавал, что следующей атаки со стороны низменных органов моего измученного тела я уже не выдержу.
Автобус остановился перед очень низкой (до пояса) каменной оградой мемориального музея, и пассажиры высыпали на тротуар. Быстрее всех, конечно, из машины выскочил я, благо сидел удачно. Потребовались считанные секунды, чтобы обежать довольно значительную территорию по периметру каменного забора. По улицам, с четырех сторон окружающим святыню грузинского народа, оживленно слонялись многочисленные праздные бездельники. Я забыл сказать, что погода на протяжении моего скорбного пути из Тбилиси в Гори была солнечная, хотя временами мы пересекали полосы косого дождя. Необходимо еще сказать об общей планировке музея. Посредине территории под каменным шатром стоит крохотная лачуга с двумя входными дверьми. Одна вела в убогую комнату сапожника Джугашвили, вторая — в такие же апартаменты хозяина этой лачуги, у которого родители Корифея Всех Наук снимали комнатушку. На некотором расстоянии от этой лачуги высилось довольно безвкусное каменное трехэтажное здание самого музея.