Между тем работа на площадке кипела. Мы уже вкалывали и днем, и ночью, цейтнот был страшный. Особенно неистово трудился мой товарищ по комнате в отеле Александр Игнатович Лебединский — он почти не спал, изнемогая в единоборстве со своим слишком переусложненным спектрографом. Недаром в местной прессе была помещена его очень смешная фотография с подписью: «Это профессор Саша (Sasha) — изобретатель машины с девятью объективами». И как всегда, на всех затмениях, площадку украшали похожие на огромные мостовые фермы опоры установки А. А. Михайлова для наблюдения эффекта Эйнштейна — отклонение луча от звезды при прохождении его около края солнечного диска. К 20 мая все было в ажуре — для поддержания порядка на сверкающую чистотой площадку пришел наряд полиции. Увы, за пару часов до затмения откуда-то пришли тучи, хотя целый месяц до и много недель позже погода была идеально ясной.
На душе тоже было пасмурно, но мы держались. Я храню снимок, где изображен играющим с Гинзбургом на расчерченной пыльной земле в какую-то местную игру, аналогичную «крестикам и ноликам». Снимок сделан кем-то точно в момент полной фазы — не так уж бывает тогда темно, как многие думают… К вечеру я от удара судьбы уже «оклемался», понимая, что не единым затмением жив человек и что, как любил выражаться Григорий Абрамович Шайн, «не человек создан для субботы, а суббота для человека». Все же разбирать с огромным трудом собранные, так и не сработавшие установки, опять заниматься осточертевшими упаковочными работами, находить куда-то запропастившиеся детали — дело невеселое. В разгар этой деятельности мы узнали, что администрация отеля через пару дней устраивает бал для своих гостей и участников иностранных экспедиций. Кроме нашей, были еще американская, финская, шведская, чешская и еще какая-то экспедиция — кстати, бразильской экспедиции не было по причине отсутствия астрономической науки в этой огромной и богатой стране.
Бал обещал быть роскошным, что по замыслу устроителей должно было в какой-то степени скомпенсировать подлость погоды. Жильцы отеля с южноамериканским темпераментом готовили обширный концерт самодеятельности, участвовать в котором пригласили и иностранных астрономов. И тут мне пришла в голову необыкновенно коварная идея.
Дело в том, что в составе нашей экспедиции был некий «освобожденный товарищ», который должен был обеспечить — как это поделикатнее выразиться? — идейную выдержанность нашего поведения. Звали его Михаил Иванович, был он худой и длинный. Умом не блистал, дело свое делал ненавязчиво, короче говоря, могло быть гораздо хуже… Водилась за Михаилом Ивановичем одна маленькая слабость: обладая жиденьким тенорком, до самозабвения обожал петь.
— Все-таки нехорошо, Михаил Иванович, — вкрадчиво сказал я ему, — что наши люди совсем не участвуют в предстоящем концерте самодеятельности. Здесь подумают, что советские ученые — сухари и роботы. По этой причине возможны даже всякие антисоветские инсинуации!..
— Но у нас нет талантов. Кто из наших смог бы выступить? — клюнул Михаил Иванович.
— А вот вы, например. У вас же прекрасный тенор!
Собеседник мой был явно польщен.
— Что же им спеть? — робко спросил он.
— Только классический репертуар! Всякие там самбы и румбы — не наш стиль. Почему бы вам не спеть арию Ленского?
В этом была вся идея — я хорошо помнил советы Дуката. В общем, я уговорил М. И., как солдат Дуньку — быстро и без труда.
И вот наступил вечер бала. С невероятным шумом прошли выборы «мисс эклипс». Хотя голосование было тайное, выбрали почему-то неуклюжую плосколицую девицу — дочь здешнего богатого плантатора. Как говорится, «их нравы». А сколько было красоток! Потом пошло пение. Я заранее предупредил своих верных друзей, что будет цирк. Наконец, на эстраде появилась нелепая, долговязая фигура нашего «искусствоведа», который по этому поводу напялил на себя строгий черный костюм. Жиденьким козлетоном он заблеял: «Куда, куда вы удалились»… Боже, что тут случилось! Всех сеньорит сдуло, как ветром. А сеньоры ржали, как жеребцы, бурно аплодируя и что-то крича. Даже я не ожидал такой реакции зала. М. И. все это посчитал за бурное одобрение и усилил звучек. Остальные номера уже никто не смотрел и не слушал.[18]
Странно, но вот уже почти 40 лет я собираюсь заглянуть в достаточно полный русско-португальский словарь, дабы наконец-то достоверно узнать, что означают на языке Камоэнса слова «куда» и «пирог». Похоже на то, что до конца своих дней так и не соберусь это сделать…
18
Не исключено, что это озорство обошлось мне очень дорого. Следующие 18 лет меня уже никуда за границу не пускали — в моем досье лежала «телега». Никаких других проступков за мной не было.