— Коля, ты все еще стоишь? А я уже взяла сыр.
Коля? А тот — Саша. Хорошо, что не обратился, был бы конфуз. Но похож. Хотя, впрочем, не совсем, ежели разобраться.
У Бальчугова, помнится, родимое пятно на скуле, у этого нету.
К тому же Бальчугов, помнится, пониже росточком, этот долговяз.
Григорий Петрович сунул в сетку-авоську покупки и вышел из магазина. Впереди мелькнула и скрылась за углом шапка-пирожок того человека, которого он принял за Бальчугова. Подымаясь в лифте, подумал: "Жаль, что это был не Саша Бальчугов". И следом подумал: "Надо бы и сахарку подкупить, пу да ладно, не все враз, и так поистратился". А он не нарком, он пенсионер, лишних денег нету.
В прихожей он сказал себе:
— Разденемся, разуемся, выложим покупочки…
Повесил сетку на вешалку, стал снимать ушанку, шубу, развязывать шарф, облокотился о столик, чтобы стащить боты. На столике стоял телефон — черный, старый, потускневший, с трещинкой на трубке, с забахромившимся шнуром.
— А теперь посидим, дочитаем газетку…
Григорий Петрович нацепил очки, развернул полосы и увидел — будто сквозь газетный лист — телефон на столике в прихожей. Он опустил газету и воочию увидел из комнаты телефонный аппарат. Черный аппарат на палевом столике. И в следующий миг понял: он будет звонить Бальчугову. Голова гудела, руки, державшие газету, подрагивали, ноги как бы приросли к полу. Будет звонить. Для чего? Толком сам не знает. Но — позвонит, это неизбежно.
Давно он не звонил никому из своих друзей. Вернее, знакомых, потому что настоящих друзей у него, вероятно, никогда не было.
Как-то так получалось: и попадались отличные, славные люди, да накоротке сойтись с ними не мог, приобретал скорее приятелей, не друзей.
А когда кому звонил из приятелей — подзабыл. Раньше перезванивались, теперь же нет. И ему не звонят, и он не звонит. Вообще телефон по неделям безмолвствует. Разве что по ошибке оживет: "Это база? Позовите Матильду". Или: "Справочная? С какого вокзала ехать на Пензу?" И сам Григорий Петрович звонит лишь по делу: в райсобес — насчет пенсии, в магазин — есть ли сосиски, в жилконтору — кран починить или еще что.
Сейчас позвонит просто так. Привет, мол, старина, сколько лет, сколько зим, извини, мол, за беспокойство, со здоровьишком как, желаю сил, бодрости и долголетия. Удивится Бальчугов, наверно: столько молчал — и вдруг надумал звякнуть. Но с другой стороны, что же, не мог Саша набрать его номер, это запросто делается.
Следовательно, обоюдная вина.
Ступая слишком отяжеленно и грузно для своего сухощавого, костистого тела, Григорий Петрович подошел к столику, снял телефонную трубку с рычажков и, глядя в записную книжку с номерами, крутанул диск.
— Алло, — сказал он. — Это квартира Бальчуговых?
— Нет, — ответили ему, и он положил трубку.
Ошибся. Не туда попал. Наберем еще разок. И опять ему сказали, что это не квартира Бальчуговых.
— А что же?
— Квартира Тавровских. Но погодите, не вешайте трубку…
Раньше тут, до нас, жили Бальчуговы. Переехали на Плющиху.
Запишите их телефон…
Григорий Петрович отыскал карандаш, приготовился записывать и спросил:
— Давно переехали?
— Порядочно. Так слушайте…
Карандаш царапал бумагу, цифры писались вкривь и вкось.
Перебрались Бальчуговы, сменили жилье. Ладно, позвонит по новому телефону.
Ему отозвался низкий женский голос:
— Алло?
— Здравствуйте, — сказал он. — Кто это?
— Допустим, Алевтина Сергеевна.
Алевтина Сергеевна? Жена? У Саши была жена, но как ее зовут, позабыл, хоть убей. Сказал:
— А можно Александра Евгеньевича?
В трубке помолчали, и он повторил:
— Александра Евгеньевича можно?
— А кто спрашивает?
— Семенов-Верниковский. Это его старый знакомый…
— Я не смогу позвать Александра Евгеньевича и для старого знакомого.
— Почему? Он болен?
— Он умер. Позапрошлой осенью. Разрыв сердца.
— Простите, — пробормотал Григорий Петрович. — Вы жена?
— Жена.
— Простите. До свиданья.
— Прощайте.
Григорий Петрович не двигаясь сидел на пуфе у столика, вытирал платком испарину со лба. Справился о здоровье, вот так пожелал сил и бодростп. Саша Бальчугов умер. От разрыва сердца.
В позапрошлую осень.
Наверно, был листопад, дул ветер, желтые, скользкие от дождя листья сыпали с деревьев на автомашину с ало-черной материей по бортам, в машине гроб и кучка родных — нынче так хоронят, механизированно, в темпе, без лишних людей и без медлительных процессий.