— Более срочных грузов мне не приходилось еще отправлять, — энергично кивает головой подполковник Штралендорф.
— Тогда только на Мышкина вся надежда
— А достаточно ли он благонадежен?
— Вполне, господин комендант. Во всяком случае, я полагаюсь на него больше, чем на кого-нибудь другого. Правоверные советские коммунисты-железнодорожники еще до войны обвиняли его в антисоветских настроениях.
Штралендорф молчит некоторое время, взвешивая все сказанное Вольфом, и снова задает тот же вопрос
— Ну а если путь все-таки заминирован?
— Мышкин не первый год поезда водит. Профиль пути ему, как свои пять пальцев, знаком. Партизаны если и поставили мины, то на насыпи. А насыпь тут лишь в двух местах: на перегонах Ниловка — Мальцево да Калиновка — Чичково. Эти участки он на самой малой скорости проползет, так что даже если и…
— Вы же только что уверяли, что партизаны не успели еще ничего там поставить?
— Не могли они успеть, господин подполковник! Не очухались еще от столь молниеносно сомкнувшихся клиньев наших танковых дивизий. Девяносто девять и девять десятых процента за это.
— А вы представляете, чего нам с вами будет стоить эта одна десятая процента?
— Я понимаю, господин подполковник! Но если решаться, то надо немедля. Уже вечер, а опасные участки пути лучше бы засветло проскочить.
Глубоко вздохнув, подполковник Штралендорф решительным движением руки рассекает воздух:
— Рискнем!
Фердинанд Вольф просыпается во втором часу ночи от стука парабеллума в окно его квартиры, находящейся на первом этаже бывшего ведомственного дома железнодорожников. Он еще не знает, что случилось, но сердце его уже замирает от предчувствия беды.
— Кто там? — срывающимся голосом выкрикивает он.
— Вы еще спрашиваете, черт вас побери! — слышит он разъяренный голос подполковника Штралендорфа. — Откройте немедленно, или я сам вышибу дверь вашей вонючей берлоги!
Едва Вольф дрожащими руками поворачивает ключ, как Штралендорф с грохотом распахивает дверь и отбрасывает Фердинанда на диван.
— Ты что, заодно с ними, мерзавец? — вопит он, наводя на него парабеллум. — Подорвался ведь паровоз твоего Мышкина, и весь эшелон ушел под откос! Я сейчас без всякого суда расправлюсь с тобой, предатель!
— Ради бога, пощадите, господин подполковник! Стал бы я разве дожидаться тут этого известия? Роковая случайность… Мышкин за нее, наверное, поплатился…
— В том-то и дело, что его ни живого, ни мертвого нигде не могли найти. Скорее всего, спрыгнул с паровоза еще до того, как разогнал его до предела. Эшелон наскочил на мину с такой скоростью, что даже паровозный котел взорвался. Значит, не случайно затянул мерзавец Мышкин отправку эшелона дотемна.
— Не могу поверить. Он же был законченным антисоветчиком. Русские сами хотели его не только из депо уволить, но и…
— А ну, живо одевайся и придумывай правдоподобное объяснение этой катастрофе! — командует Штралендорф.
Он не находит нужным сообщить Вольфу об уже состоявшимся разговоре с начальником гестапо штурмбаннфюрером Хассельманом. И штурмбаннфюрер, и шеф депо были против замены немецкого машиниста русским, но Штралендорф, пользуясь властью старшего военного начальника на станции Вязы, настоял на этом.
Риск, конечно, был большой, но и награда была бы немалой, если бы эшелон пришел вовремя. Он знал это от тестя своего, фон Гроссе, с которым имел в тот день телефонный разговор. Полковник сам учил его смело брать инициативу в свои руки и дерзать. Вот пусть теперь и выручает из беды. У него всюду большие связи, в том числе и в гестапо.
Ну а этот болван Вольф, видимо, тут ни при чем. Тоже хотел, конечно, выслужиться. Нужно его как следует проучить, но спасти от гестапо. Нельзя терять такого преданного человека. Больше ведь и не на кого тут опереться. Какой бы он ни был, а все-таки чистокровный немец. Штралендорф лично проверил его документы.
12
Командир партизанского отряда «Гитлер капут!» Микола Голова является на встречу с Михаилом Мироновичем только на третий день. Он, оказывается, гораздо моложе, чем ожидал Щедров. Не старит его даже густая партизанская борода.
«Никак не больше тридцати», — решает Михаил Миронович. А Голове на самом деле уже около сорока. Но голос у него молодой, звонкий.
— Ну, будем знакомы, товарищ Щедров! — протягивает он руку Михаилу Мироновичу. — Извините, что так долго ждать заставил. Не хотелось с пустыми руками к вам идти. Да вот пришлось…
— Как это понимать? — настораживается Щедров, уже догадываясь, в чем дело.