— Значит, дали землю, крестьянин снял урожай, а его секут под корень, так? — продолжал свое приехавший. — Тогда какой же путь крестьянину вы предлагаете в будущем?
— Во-первых, если бы не продразверстка, не крайние меры, мы бы погибли. Погибла бы Советская власть. И многие бедняки, даже середняки это понимают. Во-вторых, путь известен, и мы уже начинаем его. Переход к общественной обработке земли — это единственное средство для крестьян выйти из темноты и забитости.
— Значит, всех в коммуны?
— Нет, говорит Ленин, задача это исключительно трудная, решать ее надо постепенно, воздействуя силой примера. Нет ничего глупее, как самая мысль о насилии в области хозяйственных отношений среднего крестьянства, тут командовать нельзя… Мы знаем, что нужно, Владимир Ильич сказал на VIII съезде партии: дать сто тысяч тракторов, снабдить их бензином и машинистами — средний крестьянин выскажется за коммунизм. К сожалению, пока это фантазия.
— Но будет? Вы верите в это?
— Будет! Конечно! За это мы и боремся! Сейчас делаем то, что в наших силах. Крохи, но все же даем народу. Вот постановление Совнаркома, я прочту вам: «Поручить наркомпроду для распределения среди населения, выполнившего разверстку, отправить сверх плана, вне всякой очереди, Северо-Двинскому губпродкому десять вагонов соли, четыре вагона сахару, головных уборов, посуду, гвозди и скобяные изделия…»
— И всем этим вы ведаете? — удивился гость.
— Да. ВЦИК постановил объединить в одном органе снабжение населения всеми предметами первой необходимости и продовольствия.
По всей обстановке, по тому, что подано было к столу, никак нельзя было сказать, что они находились на квартире «хлебного диктатора» страны.
Долго еще сидели за почти пустым чаем два старых товарища, много пережившие вместе, мечтавшие о лучшей доле крестьянства. И ушел гость от Цюрупы в глубокой задумчивости.
Когда расставались, заметил у Александра Дмитриевича револьвер в кобуре.
— Вооружаетесь? — спросил он.
— Да знаете… Обязали…
Москва была на военном положении, Чрезвычайная комиссия раскрывала заговоры, в том числе попытки путем подрыва продовольственного дела и транспорта добиться падения Советской власти.
«Оружие Цюрупе необходимо, — подумал старый товарищ. — Враги отлично знают, кто в Совдепии занимается хлебом насущным…»
А Цюрупа помрачнел. Он вспомнил, что Уфа занята белыми, там жена и дети…
В тюрьме у белых
Когда Александр Дмитриевич уезжал в Москву, он считал, что будет лучше, если Маша с детьми останется на какое-то время в Уфе: слишком голодно было в Питере. А она про себя решила, что соберется вслед, явится неожиданно, а там уж как-нибудь устроятся, лишь бы вместе.
Пока Мария Петровна собиралась, произошли события, помешавшие ей выехать из Уфы. Путь к мужу был отрезан, город заняли колчаковцы. На руках Марии Петровны дети, оставалось ей одно: набраться терпения и ждать. Мария Петровна Цюрупа скрывалась с младшими детьми от колчаковских контрразведчиков у знакомых в деревне. Тут хорошо знали Александра Дмитриевича, уважали, слышали, что он занимает высокий пост в Москве, работает с Лениным. Решили, что лучше объявить ее родственницей, переехавшей из города ради детишек, спасаясь от нужды.
«Народ победит, — не переставала верить Мария Петровна, — иначе не может быть!» И действительно, движение Колчака по Сибири и Уралу приостановилось, и до Марии Петровны дошли слухи о неудачах белых на фронте. Где-то у реки Белой, недалеко от Уфы, успешно сражалась Красная Армия. Росла надежда на скорую встречу с мужем.
И вдруг несчастье. Заболел младший сын. Мария Петровна поехала в город посоветоваться со знакомым врачом, раздобыть лекарство. Но на улице ее арестовали. И вот она перед старшим следователем капитаном контрразведки. Он был известен своей жестокостью, говорили, что применяет пытки. Но на этот раз старался быть вежливым. Где-то в Сарапуле в плену у красных находились высокие чины белой армии, и командование послало радиограмму, что расстреляет уфимских заложников, если большевики не пожалеют видных белогвардейцев в Сарапуле. Белые захватили семьи и других большевиков. А уж за жену наркома большевики могут предложить в обмен не менее генерала, а то и двух, думали колчаковцы.
Вот почему строго-настрого было приказано капитану не применять привычных для него мер к Марии Петровне, но всеми силами добиваться дискредитации ее мужа.