– Память прошлых жизней – небольшая плата за право ходить по земле, где бы она ни находилась и как бы ни называлась. Всего лишь то, к чему мы привыкли, но не мы сами и не сама жизнь – настоящая, а не то, что трек-машина координаторов моделирует по слепку потока. Если вы с Тумом ошиблись, рано или поздно люди вернутся к привычному укладу – что помешает им повернуть назад? Зато для кого-то это будет повод устремиться к новым мирам – ну разве не прекрасно? К тому же, я прочёл документы, из-за которых весь сыр-бор, и, должен тебе сказать, дело обстоит несколько иначе, чем со слов господина Красса. И я согласен с отцом Пьетро насчёт того, что мы больше не можем слепо полагаться на координаторов. Особенно если речь идёт об угрозе извне, ведь Порядок создавался для борьбы с внутренними угрозами и других не знал, а с некоторых пор и не хочет знать. Как мы могли упустить момент, когда это случилось?.. – он сокрушённо вздохнул.
И настоятель вкратце изложил теорию Тума. Он говорил вполголоса, но Тата неожиданно заинтересовалась, шикнула на Пьетро, и теперь все трое ловили каждое слово.
Брого Тум считал память прошлых жизней, культ которой он сам же и создал, тупиком в эволюции человечества. За последние семьсот лет число открытий и сколько-нибудь выдающихся достижений во всех сферах сократилось в раз. И это при том, что в эпоху Потока люди получили практически неограниченные ресурсы и время, тогда как эпоху Homo immortalis задушил кризис накопления ошибок. Такая тенденция выглядела как минимум странно, поэтому Тум начал копать глубже и выяснил, что великие умы прошлого в остальных жизнях ничего особенного из себя не представляли. Само собой разумеется, что за каждым открытием стояли годы исследований и десятки имён, а для прорыва нужна была не только критическая масса знаний, но также свежий взгляд и страсть. Вот только память прошлых жизней загнала мечты в рамки нормы: по собственному желанию, а чаще под давлением обстоятельств люди пытались преуспеть в том, что их давно не вдохновляло, выгорали и теряли искру.
Для большинства память прошлой жизни стала залогом стабильности, уверенности в завтрашнем дне. Опыт исчислялся не годами, а жизнями и гарантировал возможность прокормить себя и свою семью завтра, через сто, а то и тысячу лет. Но далеко не все любили то, что делали, и тянули ненавистную лямку столетиями просто потому, что не знали другого. Ты знал, кто ты есть, кем был и кем станешь, а выход из замкнутого круга казался равносилен самоубийству – произошла подмена понятий, и в самосознании роль человека заменила его самого.
А ещё были те, кого эпоха всеобщего благоденствия превратила в шестерёнки машин-колоний по производству экспортных товаров. Шансов выбраться почти не было: людей, которые последние десять жизней выращивали полынь, плели ловцов снов или охотились на огненных додо, считали неспособными к другой. На одной из таких планет не повезло родиться торговцу душами: предвестник надвигающейся бури, не первый и не последний он попытался изменить судьбу и не только свою. Многие колонии на окраине мирились с потребительским отношением лишь по той причине, что за ними оставался негласный суверенитет – в их дела не вмешивались, покуда поставки продолжались и разборки не выходили за пределы звёздных систем. Но в любой момент хрупкое равновесие могло нарушить вмешательство Порядка, кризис на границе или появление сильного лидера – того, кто поднимет людей против системы. И тогда, по убеждению Тума, неизбежна революция, которая породит цепную реакцию – волну восстаний, за которой последует раскол цивилизации и третья война с колониями. И война эта станет самой тяжёлой и кровопролитной в истории человечества, а возможно и последней – теперь, когда люди знают, что смерть – это не конец.
– Думаю, в чём-то Тум был прав. Но он заглядывал слишком далеко в будущее и предлагал радикальное решение проблемы, поэтому Порядок встал на защиту строя, – резюмировал настоятель. – Статистика – штука хорошая, но и мне знакомо то, о чём он говорит: я не всегда был монахом, но однажды оставил всё и не пожалел. Но решиться было сложнее всего – до сих пор удивляюсь, как у меня хватило духу.