Сообщение об экстренном прерывании эфира высветилось на миллиардах экранов по всему миру, и спустя тринадцать секунд началась прямая трансляция с мостика угнанного корабля. Преступник подался вперёд, опершись руками на чёрную глыбу приборной панели, и оценивающим взглядом изучал зрителей – каждого, кому хватило духа заглянуть ему в глаза. По левую руку от него, в кресле пилота сидел связанный послушник лет тринадцати с кляпом во рту: глаза мальчишки горели упрямой решимостью, но побледневшее лицо исказила гримаса ужаса.
– Люди всего мира, я приветствую вас! – голос Эшера зазвучал в каждом доме, на каждой станции и на каждом корабле. – Меня зовут Эшер – рад, наконец, представиться лично. А это, – он указал на мальчишку, – Пьетро Эрмин, наследник того самого дома Эрминов. Пьетро, поздоровайся с народом, – Эшер взял паузу, но Эрмин-младший только упрямо мотнул головой и стиснул зубы так, что на глазах выступили слёзы. – Ну, не хочешь – как хочешь. Мы находимся на борту самого быстрого в мире корабля, и у меня есть оружие, которое создаёт чёрные дыры. Для тех, кто ещё не понял, что это значит… молитесь, чтобы вам не пришлось испытать его действие на собственной шкуре. А теперь, немного предыстории, чтобы вы понимали, зачем я всё это делаю, – он ненадолго прикрыл глаза и глубоко вдохнул, словно готовился к тяжёлой исповеди:
– Я родился без прошлых жизней. Ни памяти, ни навыков, ни привязанностей – у ничего этого у меня не было. И за это я вас ненавидел, вас всех, всех до единого. Пока вы принимали всё это как данность и наслаждались праздником жизни, я вкалывал, чтобы хоть немного походить на нормальных людей. Чтобы перестать чувствовать себя… меньше, чем никем. Но сколько бы я ни старался, этого всегда было недостаточно, чтобы вы посмотрели на меня как на равного, как на человека! Потому что в вашем грёбаном распрекрасном мире нет и никогда не было равных прав, есть только ярлыки, которые вешают на каждого с рождения. И всё твоё будущее до последнего вздоха расписано на этой бирке: придурком ты будешь или золотым ребёнком, куда пойдешь учиться, где будешь протирать штаны до самой старости и от чего сдохнешь. Вы даже мысли не допускаете, что человек может… имеет право быть больше, чем воплощением ваших ожиданий! И если он соответствует этим ожиданиям, вы снисходительно позволяете ему жить… существовать по заранее известному, удобному для всех участников этого фарса сценарию до конца его дней. Такое чувство, что это – величайшее достижение и единственная цель в жизни! А если человек не вписывается? Вы клеймите его ущербным ничтожеством и даже не пытаетесь дать шанс! Где это видано, позволить кому-то жить по-своему, а не так, как вы от него ждёте, как всем вокруг будет удобно? Абсурд! Бред! – в его голосе гремела ярость. Ни один репортёр, ни один ведущий не осмелился прокомментировать его слова – прильнув к экранам, все ждали, что будет дальше.
Эшер перевёл дыхание и выпрямился в полный рост, глядя на зрителя сверху вниз. Чёрный провал коридора за его спиной словно стал глубже, заполняя собой всё вокруг. Казалось, липкая тьма сочится сквозь линзу, обволакивает стены и пол, лижет кончики пальцев человека, на чьем лице застыла гримаса непримиримой ненависти. Выжидающая тишина патокой растекалась в сознании каждого, кто смотрел или слушал его обращение, сковывала чувства и парализовала волю. Координаторы говорили, что он всего лишь жалкий безумец, но когда это безумие перешагивало через порог твоего собственного разума, оставалось только беспомощно взирать, как оно вьёт верёвки из реальности, истекающей страхом.
Когда Эшер снова заговорил, его голос электрическим разрядом прошиб тишину, отзываясь искрами животного ужаса в затылке:
– Но потом я повзрослел, и мне стало жаль вас, – гневная складка между бровями разгладилась, и его лицо приобрело выражение отрешённого равнодушия. – Вы упорно прячетесь в коробку убеждений, которые давно изжили себя; вы боитесь разглядеть безграничное море возможностей за пределами вашего ограниченного, убогого мирка. Многие из вас готовы жизнь положить, лишь бы соответствовать мерке, вместо того чтобы признать, что мерка – не по вам. И ваше самое страшное преступление в том, что вы безропотно приняли правила игры, похоронили мечты и будущее, которое могли бы для себя создать. Ради чего? Ради участи куска мяса, который работает, потребляет, платит налоги и плодит себе подобных?..
Будничным тоном, словно речь шла о самых заурядных вещах, Эшер вынес приговор человечеству: