Спрыгнув на землю, Эшер потерял равновесие, но в последний момент успел выставить руки и смягчить падение, отделавшись ссадинами на ладонях. Выпрямившись, он с вызовом бросил:
– Ну что? Так я достал мяч в прошлый раз или нет? Говори!
Злополучный мяч перелетел через всю площадку и с тихим шелестом закатился в траву.
– Ну да… А что? – мальчика неприятно удивило ожесточение, неожиданно прозвучавшее в голосе Эшера.
В эту минуту на тропинке среди розовых кустов показалась женщина, облачённая в белое платье с драпировкой. Мягкий овал лица, фарфоровая кожа, золотые локоны, собранные в высокую причёску нитями перламутра, приподнятые в нежной полуулыбке уголки губ, пожалуй, чересчур тяжёлый подбородок, открытый, ясный взгляд голубых глаз и точно такая же родинка на шее, как у мальчишки в пижонском костюме. Несмотря на не самые правильные черты лица, самая прекрасная женщина их всех, кого Эшер когда-либо видел, она словно излучала величавое спокойствие, внутреннюю силу и всепрощающую материнскую любовь.
– Это леди Эрмина! – с придыханием прошептала Тата, пока хозяйка дома неторопливо шла к ним. – Что мне ей сказать? Что сказать?!
– Пьетро! Не хочешь представить мне своих друзей? – взгляд леди Эрмины равнодушно скользнул по лицу Таты, задержался на Эшере и вдруг потеплел: – Ах, это ты.
– Кто – я? – без тени страха, бывший послушник потребовал ответа у одной из самых влиятельных женщин в Галактике. – Кто?
– Извини, никак не вспомню твоё имя, – с примирительной улыбкой ответила хозяйка дома. – Это ведь ты в прошлый раз учинил беспорядок в библиотеке, и я, кажется, немного вспылила… Давно ли это было?
– В прошлой жизни? – предположил Эшер, чувствуя, как злость выгорает, оставляя после себя тлеющие угли обиды. Теперь уже трое хотели обмануть и запутать его, преследуя неизвестную цель. Тата привела сюда, мальчик заманил в сад, а его мать пытается убедить, что раньше он уже бывал здесь. – Зачем вы мне это говорите? Что вам от меня нужно?
– Что? Если это шутка, то в чём соль? И не стоит разговаривать со мной в подобном тоне, – теперь в её голосе звенел лёд. – Разумеется, это случилось не в прошлой жизни. Теперь я бы и не вспомнила, что рассердилась на такую мелочь, – леди Эрмина нахмурилась совсем как Пьетро, почувствовав неладное.
– Я никогда раньше не был здесь. Ни в этой жизни, ни в прошлой. Если не верите, спросите координаторов, они подтвердят, – Эшер наблюдал, как на прекрасном лице леди Эрмины появляется то же выражение, что утром у Таты, когда он во всём ей признался. Нет, если бы они притворялись, могли бы играть свои роли получше. – Вам только кажется, будто вы помните, как я бывал в вашем доме, госпожа. Но ваша память сыграла с вами злую шутку, – он попытался сгладить грубость, но высокий стиль никогда ему не давался. – Вы видите меня впервые в жизни и в глубине души знаете это. Ведь так? Можете не отвечать, просто признайтесь себе. Нельзя помнить то, чего не было – сами понимаете. Если вы меня обманываете, прошу, лучше скажите, кто вас об этом попросил. Порядок? Настоятель? Настоятель монастыря с Земли, я угадал?
Долгий, испытующий взгляд молодого человека поколебал уверенность леди Эрмины, и она отвела взгляд.
– Мне нужно… Ждите здесь, – велела она и поспешила обратно в дом, оставив последний вопрос без ответа.
Пьетро убежал следом: он впервые видел, чтобы простой смертный безнаказанно дерзил его матери, но куда больше мальчика удивила её реакция на обвинения гостя. Тату, похоже, раздирали противоречивые чувства. Она протянула руку, словно в знак сочувствия хотела коснуться плеча Эшера, но в последний момент отдёрнула. Несколько минут лихорадочно раздумывала, покусывая нижнюю губу, наконец, пришла к какому-то решению и, выпалив «Жди здесь!», бросилась за Эрминами.
Эшер остался в саду один, не зная, как быть дальше: догнать и призвать к ответу всех троих? Или, пока есть возможность, бежать куда глаза глядят, прочь от этого безумного, но такого заманчивого морока. Для сговора всё это выглядело слишком запутанно и несогласованно, да и зачем, с какой целью кому-то дурачить бывшего послушника? Но допустить, что они говорят правду – чистое безумие, к тому же это идёт вразрез всему, что он знал о потоке, перерождениях и преемственности воспоминаний.