Эшер не знал наверняка, как долго пробыл здесь – неделю, месяц, а то и больше, но вскоре убедился в справедливости первого впечатления. Три раза в день из ниши в стене появлялся поднос с едой; свет выключался автоматически, стоило ему лечь и закрыть глаза. Время от времени дверь камеры открывалась, и узнику давалось полтора-два часа на физические упражнения или посещение тюремной библиотеки, если её можно было так назвать. В небольшом спортзале странным образом соседствовали допотопные силовые тренажёры и капсула мышечного контроля, которая прокачивала заданные параметры без усилий со стороны человека. Эшер занимался без удовольствия, только чтобы убить время и немного размяться, а сам исподтишка выискивал свидетельства пребывания здесь других заключённых – не могли же в тюрьме содержать его одного.
Библиотека поначалу вызвала у него куда больший интерес. Намертво прикрученное к полу кресло посреди пустой комнаты, электронная книга-планшет, встроенная в хитрую конструкцию подлокотника – вот и вся роскошь культурного досуга. К тому времени Эшер устал от треволнений, измаялся от скуки, и поэтому с жадностью накинулся на читалку: бегло просмотрел оглавление, наугад открыл приключенческий роман и проглотил за один присест. Ещё две книги: историю освоения планеты Захадид и мемуары погонщика солнцепсов – он прочитал залпом и только после этого соизволил тщательно изучить библиотечный каталог в надежде найти что-нибудь стоящее.
Эшер долго прокручивал оглавление, хмурясь всё больше, потом вдруг оттолкнул планшет и оставшийся час просидел в кресле, демонстративно скрестив руки на груди. Какую бы игру ни затеяли невидимые тюремщики, на дешёвый трюк вроде этого он не купится: среди тысяч книг с сотнями просмотров нулевой счётчик был только у текстов по теории энергетических потоков, как на подбор – неизвестных авторов, имена которых он слышал впервые. Учитывая, что подборка содержала литературу на любой вкус и цвет, от поэзии до антинаучной фантастики, это выглядело по меньшей мере странно. Что ж, зато теперь он убедился, что привлёк внимание Порядка именно находкой в библиотеке Эрминов, а ещё выяснил, что кроме него здесь есть и другие заключённые.
Так Эшер коротал дни между тюремной койкой, тренажёрным залом и библиотекой, гадая, что ждёт его дальше. Несколько раз, ни на что, впрочем, особо не надеясь, он громогласно требовал соблюсти его гражданские права: позволить связаться с настоятелем или хотя бы объяснить причину ареста. Но надзиратели остались глухи к мольбам и угрозам, а орать на стену ему быстро надоело. То ли они ожидали особых указаний сверху, то ли мариновали узника в гремучей смеси его собственных страхов и сомнений – оставалось только догадываться.
Но что самое удивительное, Эшер чувствовал смену курса корабля, а точнее, ему казалось, что чувствует. Это ощущалось как короткий толчок, и он даже мог более-менее точно определить его направление. Ради интереса Эшер подсчитал время между «толчками», и, как оказалось, судно меняет направление с определённой периодичностью. Разумеется, он знал, что это невозможно – как и помнить того, с кем никогда раньше не встречался. И всё-таки после очередного такого поворота оставлял засечку с направлением движения на мягком пластике в изголовье кровати. Скоро короткие линии сложились в замысловатый узор, симпатичный, но абсолютно бесполезный для пленника космической тюрьмы.
У одиночного заключения оказался один несомненный плюс: появилось время обо всём как следует подумать. Апокалиптичный космический Червь, пожиравший энергетические потоки, больше не казался таким уж страшным – вообще говоря, Эшер понятия не имел, что это существо на самом деле из себя представляет. Куда больше пугала перспектива за неведомые грехи провести остаток жизни в карцере, изо дня в день соблюдая один и тот же бессмысленный ритуал.
В монастыре послушников учили смиренно принимать жизнь такой, какая она есть, но Эшер с первого дня возненавидел свою клетку. Стены давили, а по ночам он просыпался в холодном поту из-за одного и того же кошмара, будто бы безлицые люди в сером хоронят его заживо. Собственный голос стал казаться пугающе чужим, так что Эшер оставил попытки докричаться до тюремщиков. Но больше всего он тосковал по солнечному свету и ощущению лёгкого ветерка на обнажённой коже, шёпоту столетних тополей под окнами лектория и стрёкоту сверчков лунной ночью. Эти воспоминания хотя бы вселяли уверенность, тогда как сомнения насчёт недавних событий терзали всё сильнее: что если Тата о нём забыла? Если обещание леди Эрмины – не более чем милосердие к безнадёжному больному? Да кто он такой, чтобы одна из самых влиятельных женщин в Галактике пеклась о его судьбе? Странный незнакомец, воспоминания о котором не вписывались в привычную картину мира, и только. А для её сына Пьетро – живая игрушка и повод перечить матери. Для Таты – шанс исправить собственную характеристику и заслужить авторитет матёрого переговорщика, имевшего дело не с кем-нибудь, а с самими Эрминами. Все трое ничего ему не должны, но никто кроме них не знает, в какой переплёт попал Эшер, хотя он и сам до конца не знал. И этот Червь… что если он – просто обман зрения, иллюзия, и никакой угрозы на самом деле нет?