Но было одно «но»: Порядок тринадцать лет изучал мальчика без прошлых жизней и со всем своим арсеналом умных машин, аналитиками и тестами ещё недавно знал об Эшере не больше, чем он сам. А в воспоминаниях Таты, Пьетро и его матери было что-то такое, что даже они не смогли обнаружить, и нет, Червь не привиделся ему в головоломке Брого Тума. Иначе спустя десять минут после обнаружения свитка координаторы не явились бы за человеком, чьё дело закрыли за давностью лет. Оставалось надеяться, что леди Эрмина – не из тех, кто безропотно подчиняется воле Порядка. Ведь если его не вырвут из цепкой хватки координаторов могущественные Эрмины, то не спасёт уже никто.
По его ощущениям прошло не меньше двух недель с момента ареста, когда по пути в спортзал Эшер заподозрил неладное. Вместо обычных двадцати трёх шагов от двери до двери он насчитал двадцать семь, и при этом дошёл только до середины коридора. Эшер на секунду замешкался, а потом решительно двинулся вперёд: пора прекращать пытку четырьмя стенами и неопределённостью, чем бы это для него не закончилось.
За дверью на другом конце коридора оказалось нечто среднее между приёмной и комнатой для допроса. За длинным столом, сложив аристократические руки перед собой, сидел сухопарый мужчина в серой форме Порядка с белыми офицерскими петлицами. Его лицо показалось Эшеру смутно знакомым: резко очерченная линия челюсти и подбородка, тонкие губы, классический профиль, сдвинутые брови и морщины в уголках чуть прищуренных глаз. Но только когда он заговорил, молодой человек, наконец, вспомнил, где и когда его видел.
– Здравствуй, Эшер. Присаживайся, – офицер указал на свободный стул напротив.
Незапоминающаяся внешность считалась непременным атрибутом агентов Порядка, но именно этого человека Эшера встретил в монастыре пять лет назад, в последний приезд координаторов. Причём ему запомнился не облик, а голос – властный, грудной, ронявший слова с таким достоинством, словно каждое было на вес золота. В тот день послушник не заметил белых нашивок на воротничке (а может, они появились позднее) и не разобрал, о чём говорили агенты, но судя по тому, что второй смотрел на первого снизу вверх и подробно отчитывался по каждому вопросу, первый был главным среди них двоих. А ещё Эшеру почему-то казалось, будто именно этот координатор сыграл не последнюю роль в том, что спустя тринадцать лет Порядок, наконец, оставил в покое мальчика без прошлых жизней.
– Где я? – не дожидаясь приглашения к беседе, он перешёл в наступление. У Эшера накопилось немало вопросов, и он заставит офицера на них отвечать, так или иначе.
– В тюрьме, как ты сам наверняка догадался. Не против, если мы перейдём на «ты»? Ты, Эшер, всегда отличался незаурядным интеллектом… для человека без прошлых жизней, разумеется, – ответил координатор без тени холодного, вежливого высокомерия, с которым обычно разговаривали его коллеги. Это только убедило Эшера, что он – не простой агент, уж слишком правдоподобно изображает участие. – Полагаю, ты хочешь узнать причину, по которой здесь оказался?
– Тюрем больше не существует, это общеизвестный факт, – Эшер проигнорировал вопрос, не желая идти на поводу у собеседника. – Почему я должен вам верить?
– То, что доподлинно известно всем, не обязательно соответствует тому, что происходит в действительности, – координатор адресовал Эшеру многозначительный взгляд, намекая, что он как никто другой должен это понимать. – Людям нравится верить, что преступность – это пережиток варварского прошлого, и тюрьмы больше не нужны. А показательные казни через обрыв энергетической линии – неоправданно затратная, хотя и бесспорно эффективная мера. Причём, если пара смертников за сотню лет – это поучительно, то дюжина за год – уже жестокость, которая негативно скажется на общественном мнении и самосознании. Вот такая вот двуличная система. К тому же, далеко не все заслуживают высшей меры наказания. Зато хронические отщепенцы, нежелательные для социума и не заслужившие абсолютной смерти, ещё могут сослужить хорошую службы Порядку.