Его поволокли к месту казни прямо по земле: сухая трава хлестала по открытым участкам кожи, выбрасывая в воздух клубы мелкой, едкой пыльцы, от которой саднило в горле. Сначала они шли через поле серебристо-белых метёлок, но вскоре их сменили заросли дикой полыни вперемешку с разнотравьем. Идти пришлось далеко, пленника тащили по двое, сменяясь поочерёдно; пару раз Эшеру даже показалось, что он терял сознание. Эшер ожидал увидеть древнее капище, могильник или пирамиду из черепов – зловещее место, заклеймённое печатью смерти, но палачи просто бросили его посреди степи, выстроились вокруг и стали ждать.
Поглощённый борьбой с животным, парализующим страхом, пленник не сразу понял, что руки и ноги теперь свободны. Эшер упёрся в землю изодранными в кровь руками, встал на колени, прикидывая, в какую сторону лучше бежать, и только тогда заметил, что полынь вокруг – какая-то другая: стебли отливали на солнце чёрным бархатом, а листья напоминали хрупкий, скрученный огнём пергамент. Он лишь на миг задержал на них взгляд и попытался подняться, но неведомая сила тянула к земле: лёгкие налились свинцом, а тело стало неподъемным – палачи развязали свою жертву, потому что смертная полынь удерживала надёжнее любых пут.
Эшер надеялся мужественно встретить боль, но боли не было: лёгкие расширились до предела, раздвигая грудную клетку, а голова отяжелела от пряного тумана. Он медленно опустился на землю, из-под полуприкрытых век сонно и безучастно взирая на людей в шлемах – Эшер попытался вспомнить, зачем они здесь, но не смог. Он улёгся поудобнее, положив руку под голову, и равнодушно отметил про себя, что обволакивающая рот и горло субстанция почти растаяла, и он может кричать – но кричать больше не хотелось. Закрывая глаза в последний раз, Эшер спохватился, что должен сказать что-то важное Тате, но так и не смог решить, что именно – сознание укачивало на волнах полынного дурмана.
Палачи терпеливо ждали, когда грудь осуждённого поднимется и опустится с последним вздохом. Лёгкие уже почти не работали, но Эшер этого не замечал: в сознании теплилась единственная мысль, едва пробиваясь сквозь толщу смертной дрёмы – Пьетро умный, смелый мальчик, он непременно позаботиться о Тате.
***
Пока за закрытыми дверями Эшер вёл переговоры со старейшиной Мактубом, Родникс со скучающим видом подпирал стену, а Пьетро и Тата ждали на противоположной стороне улицы.
– Наверное, подслушивает, – предположил Пьетро, буравя Родникса завистливым взглядом. – Давай подойдём поближе! А что, ему можно, а нам нельзя что ли?
– Не стоит. Они тут все какие-то нервные, ещё пошлёт куда подальше, – выкрутилась Тата, не желая спровоцировать Эрмина категоричным отказом. – Эшер сейчас выйдет и всё нам расскажет, не дёргайся.
Уверенности у неё поубавилось, когда Родникс вдруг вздрогнул, мигом помрачнел и поспешно скрылся в доме, не удостоив Пьетро и Тату даже взглядом. Эрмин тут же переполошился, а Тату хватило всего на пять минут уговоров и растраченных впустую разумных доводов, прежде чем она сдалась и последовала за мальчишкой на другую сторону улицы, испытывая нарастающее беспокойство. На пороге дома они столкнулись с Родниксом, который окрикнул кого-то в полумраке коридора и явно нервничал.
– Вы должны покинуть Амис. Сейчас, – заявил он, оттеснив Тату и Пьетро от двери, но девушка успела заметить, как двое тащат чьё-то обмякшее тело, прежде чем они скрылись за поворотом коридора. Родникс смотрел на чужаков с нескрываемой неприязнью, от его недавней снисходительности не осталось и следа. – Улетайте немедленно, вам ясно?
– Что вы сделали с Эшером? – Тата попыталась проскользнуть мимо Родникса, но её подхватили под руки и оттащили от двери.
Внезапно улицу заполнили люди: повсюду мелькали испуганные, злые, недоверчивые лица, пыльные комбинезоны, в которых они ещё несколько минут назад работали в поле – происходило что-то из ряда вон выходящее. На чужаков никто не обращал внимания: без объяснений четверо крепких парней повели их к машине на магнитной подушке.