Родникс несколько раз вызывал кого-то по коммуникатору, пока не услышал то, что хотел. Сердце Таты на секунду остановилось и камнем рухнуло вниз, в глазах потемнело, и словно сквозь сон прозвучали цифры. Родниксу пришлось повторить координаты несколько раз, прежде чем взгляд девушки стал осмысленным и, пробормотав «спасибо», она, пошатываясь, побрела в сторону корабля. Тата бережно прижимала к груди два громоздких шлема и твердила координаты словно заклинание, словно в этом – во всём этом – ещё оставался какой-то смысл. Но если она утратит и его, то останется только лечь на землю, закрыть глаза, и на этом всё закончится. Тата сама не знала, почему так важно забрать тело Эшера, но оставлять его здесь, на этой кошмарной, оплетённой паутиной суеверий планете, казалось настоящим предательством.
Пьетро воспринял печальное известие на удивление стойко: побледнел, нахмурился, но вовремя сообразил, что Тате поддержка сейчас нужнее, чем ему самому дать выход эмоциям. Эрмин молча обнял её и занял место пилота, стараясь не смотреть на вещи Эшера, сваленные посреди рубки. Мальчик вёл Ациноникс к месту казни на небольшой высоте, и впервые за всё время не испытывал удовольствия от управления кораблём. В голову лезли мрачные мысли: хватит ли у отца влияния, чтобы они все получили по заслугам? Можно ли взорвать целую планету, потому что… да потому что они все тут рехнулись, рехнулись с концами, это ведь и слепому ясно! И всё-таки хорошо, что он давно не адмирал Эрмин, думал Пьетро, и что за ним нет флота Федерации, готового без промедления исполнить любой приказ.
– Тата, – тихо позвал Пьетро, – помнишь, Эшер хотел, чтобы мы отдали его вещи настоятелю монастыря на Земле? Думаю, его надо отвезти туда… домой.
Девушка не смогла вымолвить ни слова, и только кивнула в ответ.
Тата чуть не потеряла сознание, когда под кораблём, среди бархатно-чёрных зарослей мелькнуло светлое пятно – куртка Эшера. Ациноникс пролетел немного дальше и приземлился посреди дороги, с наветренной стороны. Тата попросила Пьетро остаться на мостике на случай, если заявятся местные и им придётся срочно взлетать, а сама, надев один шлем и зачем-то прихватив с собой второй, отправилась к зарослям смертной полыни.
Сначала ей показалось, что Эшер просто задремал – таким спокойным, умиротворённым казались его лицо и поза, но потом в глаза бросилась неестественная бледность лица, синюшные губы и неподвижная грудь молодого человека. А при виде багровых полос на его запястьях Тате самой стало больно, словно это её кожу раздирают в кровь тонкие пластиковые ремни. Трясущимися руками девушка надела на Эшера шлем, чтобы не видеть мёртвого лица, и поволокла его в сторону корабля. Промелькнула равнодушная мысль, что она ни за что не дотащит такую тяжесть – просто не хватит сил, но девушка упрямо тащила тело вперёд, обливаясь потом. С каждым шагом ноша становилась всё тяжелее, трава цеплялась за ноги, словно не хотела отпускать, а дыхание сбивалось, несмотря на постоянный приток кислорода.
Если бы Пьетро не помог ей поднять Эшера на корабль, Тата, верно, упала бы на краю дороги, да так и осталась лежать. Но только когда они принесли тело на капитанский мостик, она угомонилась и сняла оба шлема. Пьетро смотрел на Эшера невидящим взглядом, шокированный не столько видом смерти, сколько собственной, почти осязаемой беспомощностью, внезапно осознав всю иллюзорность столпов своего мира – имени, денег, связей и многовекового наследия дома Эрминов.
Повинуясь внезапному порыву, Тата вложила в холодные руки бывшего послушника механические часы, и прошептала:
– Надо что-то сказать. Монахи ведь так делают, когда провожают кого-то в следующую жизнь, правда? – она перевела скорбный взгляд на Пьетро в поисках поддержки, и мальчик кивнул, стряхнув мучительное оцепенение, – Эшер... Эш. В этой жизни ты был послушником в монастыре Источника Потока, моим другом и другом Пьетро. Ты был хорошим человеком и боролся за правое дело. А сто пятьдесят лет назад, в прошлой жизни и многих, многих жизнях до неё ты, скорее всего, был великим учёным Брого Тумом и сделал для человечества больше, чем кто-либо другой. Я не знаю, кем ты родишься в следующей жизни, но пусть бессмертный поток ведёт тебя...
– Я... не... Брого... Тум, – едва слышно просипел Эшер, открывая глаза.
Тата взвизгнула так, что у него заложило уши, и бросилась обниматься; Пьетро торжествующе расхохотался, а стены рубки завибрировали ответным эхо, похожим на урчание довольного кота.