«А ТЫ тогда КТО?»
Он ясно помнил, как однажды мама и папа оставили восьмилетнего сорванца, будущего торговца душами, присматривать за новорождённой сестрой. Многие брали с собой на пашню детей, даже грудничков, но только не его родители. Младшие братья мальчика, близнецы, погибли с разницей в год: первый заигрался и убежал на край поля, где его укусила ядовитая змея; второй на спор съел загадочный росток с обугленными листиками, проклюнувшийся на заднем дворе их дома – росток оказался чёрной полынью. Его младшая сестра родилась два месяца назад, и мать не подпускала к ней никого кроме отца и брата, не выносила на улицу и не открывала окон, чтобы суховей не занёс пыльцу степной травы, губительную для слабых лёгких малютки.
В тот день мама вернулась с поля раньше обычного, и к тому же одна. В грязном комбинезоне, запыхавшаяся и бледная, она строго наказала сыну не высовывать нос на улицу до прихода отца, взяла дочь и снова ушла. Вот только мальчишке с шилом в одном месте вечно казалось, что без него происходит всё самое интересное – чрезмерная опека матери, потерявшей уже двоих, угнетала непоседливого ребёнка. Поэтому он тенью выскользнул из дома, и, пока мама устраивала малышку, захныкавшую спросонья, на заднем сидении машины, забрался в крытый брезентом кузов. Мальчик захотел сделать ей сюрприз: раз уж мама так соскучилась по дочке, что решила взять её с собой – воображал он – то непременно обрадуется, увидев сына. Конечно, забрать его из дома посреди бела дня как несмышлёного грудничка было бы унизительно: он ведь мужчина и притом почти взрослый. Другое дело, если он сам заявится в поле, и пусть мама поохает и пожурит его для вида, на самом деле она непременно загордится, какой самостоятельный у неё сын.
Но мама не собиралась возвращаться в поле. Машина остановилась на открытом месте, где-то между городом и пашней. По обе стороны от дороги раскинулась девственная степь, и только справа, у самого горизонта пыль стояла столбом – там работали комбайны. Мальчик досчитал до двухсот, вылез из укрытия и заозирался по сторонам в поисках мамы: она взяла с собой малышку и успела уйти довольно далеко. Пригнувшись, короткими перебежками он последовал за ней, но как ни старался двигаться тихо, сухая трава под ногами шуршала так громко, что перекрывала ровный гул уборочных машин вдалеке. Мальчик с ужасом подумал, что мама непременно его услышит и вот-вот обернётся, но женщина с младенцем на руках, казалось, не замечала ничего вокруг и упрямо прокладывала себе путь сквозь бурьян.
Мальчик гадал, куда она идёт и что ищет в дикой степи, как вдруг увидел его – прикрытый лёгкой маскировочной сеткой, восхитительно изящный силуэт звездолёта! Да не просто побитая метеорами посудина вроде тех, на которых путешествовали скупщики полыни, а чудесный, новёхонький корабль, на каких путешествуют богачи из больших звёздных систем. Они осматривали поля и лично выбрали урожай с лучших участков, чтобы местные виноделы приготовили из него дурман-напиток по старинному рецепту. Это считалось особым шиком, а такой напиток, изготовленный на Амисе вручную, стоил в десятки раз дороже фабричного.
Навстречу женщине с ребёнком вышли двое, мужчина и женщина, одетые сказочно красиво, но, с точки зрения мальчика, ужасно непрактично для прогулок по степи с её вездесущими колючками всех мастей и вечно витающей в воздухе пылью. В нескольких шагах от трапа его мать остановилась и заговорила с незнакомцами, а он притаился в зарослях высокой травы, позади и чуть в стороне, с восторгом разглядывая корабль. Он не мог, да и не пытался подслушать разговор, зачарованной благородной мощью звездолёта, едва ощутимой аурой бесконечности и… свободы. А ещё, мальчик мог поклясться, корабль пах космосом: так пах лёд, который он видел всего раз в жизни, лёд с примесью озона и привкусом металла – запах неизвестности, пугающий и манящий одновременно.
Но потом мальчик увидел, как его мать протягивает сестрёнку чужакам, убеждая их в чём-то взволнованно и страстно. Прекрасное лицо незнакомки исказила гримаса жалости, душевных мук и страха, она всем телом подалась вперёд и холёной рукой почти коснулась младенца, но мужчина остановил её. С бесстрастным выражением на породистом лице он что-то отвечал маме, но она продолжала умолять срывающимся голосом. Женщина смотрела на своего спутника с мольбой и болью, но не осмелилась вмешаться в разговор и только теребила складки изумрудного, струящегося платья.