Встреча с обитателями чёрной дыры потрясла Эшера до глубины души, и всё же он чувствовал, что проиграл битву усталости и бесповоротно утрачивает связь с реальностью:
– Да ты ж моё солнце, – ласково прошептал он, обращаясь непонятно к кому, и провалился в сон.
Эшер проснулся на полу, с вещмешком под головой. В кресле пилота сидела Тата, а за иллюминатором плыла знакомая звёздная река с омутами чёрных дыр – по крайней мере, Ациноникс до сих пор не свалился за горизонт событий и шёл по течению. И ни одного белого солнцепса в поле зрения – может, эти призраки прошлого просто привиделись ему где-то между сном и явью?
– Тата… – потянувшись так, что хрустнули позвонки, позвал он, – я долго спал?
– Не очень. Часов пятнадцать, – рассеяно ответила она. – Иди поешь и садись за штурвал – я устала.
– Тата, кхм… извини, что не доверял тебе. Я хочу сказать, не доверял управление кораблём, – Эшер словно заново родился, а недавние сомнения казались мухой, из которой воспалённое воображение раздуло солнцепса. – Я думал, ты… думал, для тебя это будет слишком тяжело. Я не хотел подвергать тебя опасности и…
– Ой, да ладно! Себя ты не хотел подвергать опасности, вот что. Неужели ты правда думал, что женщина за штурвалом опаснее засыпающего на лету пилота? Да ещё и посреди скопления чёрных дыр? – фыркнула она, и Эшер только сейчас заметил, до чего измождённой выглядит Тата: под глазами залегли глубокие тени, а лицо осунулось, словно она несла вахту не пятнадцать часов, а несколько дней. – Я тут подумала… Принцип подобия, да? Если детёныши обычных солнцепсов рождаются на Солнце, а взрослые особи всегда возвращаются туда, значит, для этих, белых солнцепсов, чёрная дыра – что-то навроде нашего Солнца, понимаешь? Уж не знаю, что там за горизонтом и как вообще там можно существовать, но солнечная корона – мягко говоря, не самое подходящее место для формы жизни вроде нас с тобой, туда даже корабль нельзя посадить. А значит, и в чёрной дыре всем нам – мне, тебе и Ацинониксу – скорее всего не выжить. Понимаешь, о чём я?
Вопрос прозвучал до того вымучено, что Эшер вдруг почувствовал себя виноватым. Он кивнул, хотя и не до конца ухватил нить рассуждений – а что ещё оставалось делать? Похоже, всё это время Тата боролась с наваждением как могла: когда одной мантры стало недостаточно, её мозг начал искать новые аргументы и мёртвой хваткой вцепился в принцип подобия, что бы это ни было. И пусть теория девушки звучала откровенно притянуто за уши, даже она имела право на существование после того, что они видели собственными глазами. В любом случае, Тате определённо стоило выспаться.
Оставшаяся часть пути прошла без приключений. Они по очереди вели корабль, не позволяя усталости затуманить разум; белые со́лнцепсы быстро потеряли интерес к чужакам, и лишь изредка их можно было заметить на фоне прорех в бесконечном космосе. Зов бездны стал намного слабее, он больше не бил по самому сокровенному и лишь бередил душу. Но те пятнадцать часов, что Эшер провёл в отключке, дались Тате куда тяжелее, чем ему тогда показалось: девушка стала рассеянной, раздражалась на ровном месте, спала по четыре часа и всё свободное время проводила, забравшись с ногами на приборную панель и созерцая звёздное кладбище за иллюминатором. Эшера терзало смутное чувство вины за перемены в её настроении, но на все попытки выяснить, что с ней происходит, Тата только отшучивалась.
Оказавшись за пределами скопления, Ациноникс попал в тайник Вселенной, как его окрестил Брого Тум – гений от науки, но где-то в глубине души поэт. Корабль окружали незнакомые звёзды, и даже известные древним галактики отсюда выглядели совершенно иначе. Эшер всё пытался представить, какой он – мир, который опустошил Червь: выжженный, изуродованный, скрытый мутной пеленой праха, поднятого в атмосферу ураганными ветрами. Но то, что они с Татой увидели в системе жёлтого карлика с пятью планетами, не могло присниться ему и в самых страшных кошмарах.