– Не бери в голову. Мы весь день на этот дурацкий город пялились, не удивительно, что снится всякое. Мне тоже, кстати, приснилось, что в городе полно народу, только там были разумные прямоходящие кошки. Но это потому, что я кошек люблю, да-да. Может, у тебя в детстве был ручной геккон? – лицо Эшера исказила гримаса уязвлённого самолюбия, заметная даже сквозь прозрачный пластик шлема при неверном свете звёзд: – Это просто игра подсознания, вот что я хочу сказать. Оно подсовывает то, что ты хочешь увидеть – оживший город, люди, кошки, рептилии или кто там у тебя. Ищут не они, ищешь ты, но это ты и без меня знаешь. Твой мозг так обрабатывает информацию, полученную днём, вот и весь секрет твоих сновидений. Сам подумай; Червь давным-давно стёр энерголинии всех, кто рождался на этой земле на протяжении сотен тысяч, миллионов лет – от них ничего не осталось, совсем ничего. Никаких отпечатков, следов или призраков, как бы тебе ни хотелось в это верить, без обид. А кошек я и правда больше люблю, и город мне снился. Но всё остальное – только в твоей голове, Эш.
Они ещё немного постояли в подлунной тишине, думая каждый о своём. Тата совсем замёрзла и собиралась вернуться на корабль, как вдруг Эшер нарушил молчание:
– Не уходи… мы должны дать имя планете. Когда-то здесь жили те, кто называл её своим домом – рептилоиды или кошки, без разницы. Мы уже никогда не узнаем, как они выглядели и как называли свою землю, но… ей нужно имя, Тата.
– Зачем? У неё даже порядкового номера нет, – Тата равнодушно пожала плечами. У неё от холода зуб на зуб не попадал, и вся эта лирика с именем пришлась совсем некстати. – Пойдём уже, а? Завтра что-нибудь придумаем, если тебе так хочется. А до утра пусть побудет, э-э-э… Терра Мортум, вот. Вполне себе имечко, и звучит неплохо, а?
– Нет, не подходит, – он поднял глаза к небу и задумался. – Пусть будет… да, пусть будет Голубое Безмолвие. Нарекаю эту землю Голубым Безмолвием! – и ни с того ни с сего ткнул пальцем в луну, словно призывал её в свидетели.
– Ла-а-адно, пусть будет Голубое Безмолвие, мне без разницы. Но тебе… эм… нам определённо надо выспаться, выспаться как следует, – Тата недвусмысленно намекала, что он переутомился и несёт околесицу. – Завтра разделим поверхность на сектора и начнём прочёсывать, так что у тебя будет куча времени, если вдруг захочешь передумать. Но всё завтра, за-а-автра! – не удержавшись, девушка широко зевнула.
– А знаешь что… Я бы не стал строить в собственном дворе термоядерный реактор, – он всё ещё не сводил указующий перст с лунного диска и пропустил подколку мимо ушей. – Если уж рванёт, лучше быть от него подальше, я прав?
Тата замёрзла, устала и злилась на Эшера за то, что заставляет её торчать снаружи и выслушивать всю эту ересь про имя, ещё и реактор с какой-то радости приплёл. Поэтому не сразу поняла, что он не просто пафосно тычет пальцем в небо, а на что-то указывает: на лунном диске отчётливо просматривалось тёмное пятно правильной треугольной формы с холодным металлическим бликом посередине. Что бы это ни было, оно явно не имело отношения к геологическим формациям и естественным процессам вообще.
Спустя полчаса они выискивали место для посадки на единственном спутнике Голубого Безмолвия. Кратер правильной треугольной формы оказался искусственным котлованом с укреплёнными отвесными стенами и металлическим саркофагом, не меньше трёх сотен метров в поперечнике, в центре. Прозрачный подвесной тоннель вёл от него к небольшому зеркальному куполу: Эшеру показалось, что тоннель ведёт в никуда, но, присмотревшись, сначала он заметил что-то вроде оптической иллюзии и только потом разглядел контуры самого строения. По дну котлована змеились огромные трубы: они начинались у основания саркофага и уходили в стены – часть архитектурного комплекса находилась внутри спутника. С воздуха это напоминало хтоническое чудовище, которое попыталось выбраться на поверхность, но увязло намертво, и с тех пор земля в этом месте с каждым годом проседает всё больше под его колоссальным весом.