Атмосфера здесь почти не отличалась от Голубого Безмолвия, разве что воздух был на пару градусов теплее. Только Ациноникс коснулся твёрдой скальной породы, как Эшер уловил едва ощутимую вибрацию, похожую на гул скрытого глубоко под землёй генератора. Может, он питал станцию, а может, спутник представлял собой один гигантский аккумулятор, а значит древние преуспели в технологии терраформирования намного больше человечества… Но главное и самое удивительное, что невидимый источник питания продолжал работать сотни тысяч лет, с того самого дня, когда его создатели канули в лету – неужели они изобрели вечный двигатель? После этого открытия даже Тата окончательно проснулась и вся извелась, пока Эшер придирчиво выбирал место посадки.
Створки огромных ворот, предназначенных скорее для тяжёлой техники или транспортных кораблей, при их приближении послушно поползли в стороны. Внутри всё выглядело так, словно базу покинули только вчера: пустой ангар, цилиндрический лифт, где они едва поместились вдвоём, без каких-либо признаков тяги; на следующем этаже – потухший монитор во всю стену, ряд кресел с высокими узкими спинками и никаких следов запустения, даже пыли. Вдруг у Эшера ёкнуло сердце: что если Тум ошибся насчёт этого места? Кто-то мог уцелеть или сбежать, а потом вернуться, когда опасность миновала – это объясняет, почему механизмы до сих пор работают. Вряд ли хозяева обрадуются, обнаружив незваных гостей – не говоря уже о том, что это место само по себе могло быть ловушкой.
– Пойду осмотрюсь. Найдешь что-нибудь интересное – зови, – заявила Тата и бодрым шагом направилась к следующей двери.
– Подожди! Лучше держаться вместе. Мало ли что… или кто.
Девушка остановилась и, прищурившись, уставилась на Эшера пытливым взглядом, словно силилась разгадать головоломку.
– Эш, ты притащил меня на край света в поисках оружия массового поражения, чтобы исполнить план, ещё более безумный чем всё, что мы творили до этого только потому, что торговец душами когда-то поверил Брого Туму. Ты уж определись, веришь ты своему «другу» или нет.
Эшер остался один на один с собственным отражением, которое сердито и немного растеряно взирало на него с зеркального монитора во всю стену. Вдоль него вытянулась панель управления, испещрённая клинописью: в каждом символе – по четыре засечки, соединённых под разными углами. Эшер по привычке протянул руку, чтобы ощупать надпись кончиками пальцев, и даже не вспомнил о том, что автоматика до сих пор в строю. Не успел он коснуться поверхности, как из глубины серого монолита к живому теплу потянулось слабое свечение. Эшер провёл ладонью в сантиметре от неё сначала влево, потом, чуть быстрее, вправо, зачарованно наблюдая, как тусклые жёлтые огоньки чутко следуют за его рукой. Экспериментировать дальше он не рискнул: кто знает, какие механизмы приводит в движение эта панель, и что прочитают по линиям на его ладони датчики-светлячки.
Одно из кресел было наполовину развёрнуто, словно его хозяин только что вышел и с минуты на минуту вернётся. Эшер примерился: если втиснуться между подлокотниками ему с трудом, но удастся, то ноги точно не достанут до пола. Жаль, во сне он не обратил внимания на рост рептилоидов, и теперь воображение услужливо дорисовывало детали.
Больше всего это походило на наблюдательный пункт или военную базу, построенную, если удача на их стороне, для обороны планеты: обитателей Голубого Безмолвия это не спасло, зато остался след из хлебных крошек – скопление чёрных дыр. Эшер попытался представить, что здесь творилось в тот роковой день: ежеминутно звучали приказы на отрывистом, похожем на птичий щебет языке, зачитывались последние сводки; с каждым выстрелом нарастало всеобщее смятение, тревога постепенно превращалась в панику. Или напротив, царила траурная тишина, и все выполняли свой долг с осознанием того, что это – последний рубеж и отступать некуда. Эшер пытался, но не мог, а может, просто не хотел воскрешать в своём воображении последние минуты, когда каждый в этом зале уже знал, что они обречены – они сами, все, кто остался дома, будущие поколения и сама их цивилизация. Куда приятнее рисовать сцены мирной жизни, но здесь реальность была слишком концентрированной, слишком живой, чтобы тешиться радужным иллюзиями: казалось, всё вокруг замерло и оживёт от первого прикосновения, чтобы снова дать бой врагу.