Девушка услышала щелчок замка и глухой шорох его ботинок. Когда он приблизился к кровати, мужская рука неуверенно зависла над ее плечом.
— Ты ранена?
Эмоции переполнили ее, задевая уже натянутые до предела нервы. Смотреть на него до сих пор было больно. Ощущение напоминало прикосновение к раскаленной сковороде, когда из последних сил держишь ее голой рукой и не можешь отдернуть ладонь. Но в то же время присутствовало облегчение оттого, что он был рядом, и ей не придется проходить через все это в одиночку. Он был здесь.
Единственные слова, прорвавшиеся сквозь слезы, были бессмысленными. Абсурдными.
— У меня подбородок моего отца.
— Ты думаешь? — мягко спросил Эшвин, осторожно прикоснувшись к едва заметной ямочке большим пальцем, прежде чем вытереть слезы с бледных щек.
— Но у тебя нос твоей матери. И ее улыбка.
Его прикосновение успокаивали, но и вызывали чувство стыда от их ссоры.
— Мне жаль, что я поторопилась с выводами. Ты не заслужил этого. Если это поможет, я не сомневалась в тебе, не на самом деле. Я сомневалась в себе.
— Нет, Koрa, — мужчина обхватил ее лицо обеими руками и потянул к себе. — Я должен был сказать тебе раньше. Я должен был сказать тебе. И мне нужно было для начала отдать тебе файлы. Но я был так сосредоточен на твоей безопасности и предотвращении угрозы, что счел целесообразным уберечь твои чувства.
— Сейчас я понимаю, что ты молчал из-за отслеживающих «жучков», но почему раньше?..
— Я задавался этим вопросом. Почему? И единственная причина, которую я могу придумать, кажется… — Эшвин закрыл глаза и тихо закончил, — …недостаточной.
Ничего из этого не имело значения, если она не сможет понять.
— Мне нужно знать в любом случае, Эшвин.
— Я ненавижу причинять тебе боль. — Слова прозвучали негромко, но вырвались из него жестко и значительно. — Это ужасное чувство. Я обучался с рождения не зависеть от осознания того, что моя дальнейшая судьба связана с эмоциональной дестабилизацией, с последующим устранением. Но это все-таки… там. Это всегда там, — кулак несильно ткнулся в середину груди. — Вот почему чувства ужасают нас так сильно. Может быть, это незначительное отклонение от нормы, а может — пришел мой черед, чтобы База выстрелила мне в затылок.
Она была настолько сосредоточена на том, чтобы узнать правду о своем происхождении, что выяснять, кто ее родители, было просто составной частью этой истины. Кора осознавала, что проект «Панацея» был закрыт по единственной причине — участники эксперимента стали психически нестабильны: утратили самоконтроль, адекватность, свой разум, наконец. Но вряд ли стоит считать, что это может стать ее потенциальной судьбой. Это было непостижимо. Немыслимо.
Но не для Эшвина. Очевидно, он думал об этом постоянно, и не только ради себя, но и из-за нее тоже.
— Ты беспокоился обо мне?
— Никто из участников Проекта не дожил до твоего возраста без проблем, связанных со злоупотреблением психостимуляторами… — Эшвин на мгновение прервался и судорожно перевел дыхание. — Что, если с тобой все хорошо только потому, что ты не знала о возможности необратимого расстройства психики?
— Ты можешь защитить меня от многих вещей, Эшвин, но не от того, кем я являюсь по своей сути. — Даже если бы она рассказала ему о рыданиях, бессонных ночах, это ничего бы не изменило. Может быть, когда-нибудь она попытается это сделать, но не было уверенности, что ее сможет понять тот, кто не прошел через подобное состояние беспомощного замешательства. — Всю свою жизнь я думала, что была слабой. Все остальные, казалось, воспринимали окружающий порядок вещей спокойно, но я была вынуждена стараться изо всех сил каждый день. И если бы я знала… — голос подвел ее, и ком в горле настолько увеличился, что Кора едва могла дышать, не то, что говорить. Но она должна была продолжить. Ей пришлось. — Если бы я знала, в чем была причина, почему все это было так сложно для меня, это могло бы помочь.
Эшвин убрал руки от ее лица и молчаливо вцепился в одеяло по обе стороны от ее бедер.
— Я понимаю, — сказал он. — Я не отдал тебе разведданные данные, которые для тебя были жизненно необходимы, чтобы справиться с ситуацией. Хуже того, я мог бы погибнуть во время войны. Тогда этот файл сгнил бы в одном из моих безопасных домов, и ты никогда ничего бы не узнала. Это неприемлемо. — Мужчина обреченно прикрыл глаза.
Кора покачала головой. Возможная перспектива заставила ее руки задрожать. И причина не в том, что она никогда бы не смогла увидеть этот файл.