— Могу я?.. — тихо спросила Кора.
Позволить ей сидеть рядом было бы неосмотрительно. Но оскорблять Кору, когда Гидеон считал ее сестрой, противоречило его миссии.
— Конечно.
Музыка сменилась на другую, более динамичную, когда она уселась рядом с ним.
— Итак. Как тебе Сектор 1?
Лишь три дюйма воздуха разделяли их тела. Эшвин в голове рассчитывал соотношение их роста и объема пустоты между ними. Переведенное в миллилитры, это большое число было успокаивающим.
— Отличается.
— От Базы или от города?
Он позволил своему взгляду бесцельно скользить по толпе.
Всадники смеялись и танцевали, будто их руки не были покрыты воронами, символами смерти, с которой они имели дело. Будто религия, за которую они боролись, не проклинала их за эти взятые жизни. Они были воинами смерти, мучениками, принявшими проклятье.
И они до сих пор смеялись. Танцевали. И говорили о надежде.
— От всего.
— Это честно, — Кора передвинулась, и ее рука случайно коснулась его, вызвав целый каскад утонченно болезненных колючек, пронзивших кожу Эшвина.
— Я низменно радуюсь, что покинула город. Но в такие ночи, как эта, ощущение становится немного сильнее.
Он знал, почему девушка покинула город, наверное, даже лучше, чем она сама. Ему было известно, откуда она родом, кем она была. Но он до сих пор хотел задать вопрос, потому что ответ мог прояснить одну вещь. Эшвин не был в состоянии предсказать, что происходило в ее быстром, гибком мозге.
— Почему ты ушла?
— Я не планировала, — призналась она. — Когда Совет приказал нанести удар по Сектору 2, я упаковала небольшой запас медикаментов и отправилась туда. Я знала: неважно, сколько врачей или санитаров там находилось, им все равно будет нужна помощь. Но когда я добралась до контрольно-пропускного пункта, я скрыла свои штрих-коды и подкупила охранника, — она встретилась с ним взглядом. — Именно тогда я поняла, что решение уже принято, и я не вернусь. Никогда.
Он опустил глаза вниз, где два штрих-кода темнели на гладкой коже ее запястья.
— Ты еще не избавилась от них?
Koрa перехватила его пристальный взгляд и посмотрела на темные линии, покрывающие ее руку.
— Это кажется, глупым, не так ли? Но я не думаю, что готова забыть.
— Почему это должно быть глупо? — Он сжимал рукой грубую каменную скамью, пока острые края не впились в его ладонь. — Нам всем иногда нужны напоминания о том, откуда мы и почему уехали.
— И почему мы никогда не сможем вернуться туда снова…
Ее голос звучал грустно, но уверенно. Koрa всегда была решительной. База стала мрачным местом без нее, особенно для солдат Махаи, которые редко видели сострадание от своих врачей. Но ее жизнь будет ярче в Секторе 1.
— Тебе здесь лучше. Гидеон не станет удерживать тебя от помощи людям.
— Я знаю, — ее рука коснулась его ладони снова, на этот раз решительно и целенаправленно. Как будто они разделили одну шутку. — Мне никогда не придется бороться с ним по этому поводу, как я делала раньше. На Базе это было постоянно.
Прикосновение спровоцировало боль, и боль вызвала из памяти воспоминание о миссии в высокогорье, все, что осталось от Калифорнии.
Он попал в перестрелку и провел дождливую ночь на открытой горной площадке, вынимая пулю из бедра, чтобы зашить рану.
К тому времени, когда он вернулся обратно на Базу, рана начала заживать, но возникли осложнения. Так как плохо зажившая рана могла привести к ухудшению его работоспособности, то, согласно протоколу, врач был обязан удалить швы и провести полную регенерацию для сохранения подвижности.
Протокол не содержал пункта об обезболивании.
Эшвин пытался убедить Кору следовать протоколу. Его собственная непродолжительная боль гораздо больше поддавалась управлению, чем последствия, с которыми ей бы пришлось столкнуться, если разозлить начальство. Но Koрa была не похожа на других врачей, которые с осторожностью на цыпочках ходили вокруг солдат Махаи и вздрагивали, когда они двигались. Koрa боролась с ними, упрямо и ожесточенно.
«Протокол будет пыткой. Если это то, что ты хочешь, ты можешь найти другого врача».
В конце концов, у него не было выбора. Попытка заставить ее причинить ему боль принесла бы ей страдание, и он согласился с ее доводами.
— Мы заметили, что ты борешься за нас, — Эшвин был благодарен ей за эту заботу. — Немногих людей беспокоило наше положение.
Она промолчала, ее губы сжались в твердую линию, слезы блеснули на ресницах. Когда музыка изменилась на этот раз, растворившись в чем-то медленном, наводящем на размышления, с тяжелым, пульсирующим ритмом, она встала и протянула руку.