— Человек, которого ты заставил меня спасти — Эйc Сантана. Кто он тебе?
— Никто.
Хватка Эшвина немного ослабла, и он начал двигаться под музыку снова, но более сдержанно, почти застенчиво.
— Но Лоренцо Круз влюблен в него.
— Я подозревала, что это может быть причиной.
Она смутно помнила Круза по своей стажировке на Базе и позднее, по его службе в военно-полицейских силах. Огромный, как человек-гора, мужчина, который всегда был немного на ножах с другими членами Парламента. Как-то раз после войны она увидела его с Эйсом и поняла, что он — недостающее звено. Единственное, что могло побудить Эшвина спасти незнакомца.
— Это была услуга для старого друга или задание?
— Это было одолжение для коллеги, которое имело жизненно важное значение для моей миссии. Круз мог помочь, помня о своем должке, когда началась война.
Так логично. Так хорошо аргументировано.
— Ты мог бы просто попросить меня.
— Это сделало бы тебя причастной.
Его челюсть напряглась, а губы сжались — редкое проявление эмоций.
— Я сожалею о неприятностях, причиненных тебе. Но причиной, по которой я сделал свой выбор, было желание оградить тебя от возможных последствий.
— Последствий? — Кора едва сдержала смех. Эшвин не имел ни малейшего представления. В течение многих недель она находилась под воздействием адреналина от осознания, что сделала что-то запрещенное и вышла сухой из воды. От радости, что помогла кому-то, потому что она хотела, черт возьми, а не потому что База или город нуждались в спасении актива.
— Я думаю, именно той ночью я впервые поняла, что они не владеют мной. И никогда не владели.
— Да, — сказал он, наконец. — Они никогда не владели тобой. Они тебя не заслуживали.
Ее веселость исчезла, когда Эшвин посмотрел на нее сверху вниз. Его темные глаза плавились от эмоций, которым девушка не могла подобрать названия. Завороженная, она обняла руками его шею, пока ее грудь не прижалась к мощному торсу Эшвина. Если б только Кора могла подобраться поближе, достаточно близко…
— Я бы никогда не поставил тебя под угрозу, — тихо сказал ей Эшвин.
— Я знаю.
Эта мысль, казалось, беспокоила мужчину, точнее, сам факт того, что она может допустить такую возможность, и Кора подавила желание разгладить крошечную морщинку между его бровями.
— Почему нет? Есть вещи и похуже.
— Хуже, чем оказаться в опасности?
— Ммм… — Тонкие пальцы двигались сами по себе, скользя вверх и вниз по стриженому затылку. — Оказаться в одиночестве. Ничего не чувствовать. Прожить всю свою жизнь в безопасной маленькой клетке.
Он резко вдохнул. Крошечный, красноречивый жест. Для Эшвина это могло бы быть эквивалентом стона.
— Первые две вещи никогда меня не беспокоили.
Мужчина приготовился к волне жалости, или, что еще хуже, отторжению. Но Кора по-прежнему смотрела в его глаза, и на этот раз она видела ложь.
Возможно, даже он понимал, что это ложь. Девушка провела большую часть своей карьеры в спорах с администраторами и психологами, которые настаивали, что солдаты Махаи не могут испытывать основные человеческие эмоции. Некоторые из них считали, что Махаи выше таких мелких проблем, что они слишком продвинуты и целеустремленны, чтобы тратить драгоценную энергию и интеллект на несущественные вещи. Другим казалось, что под всем этим поверхностным слоем разума они просто животные, которым понятны только инстинкт самосохранения и выживания.
Правда была и проще, и сложнее.
— Ты сказал, что это не должно тебя беспокоить, — мягко поправила Кора. — Неужели это обязательно делать правдой?
— Нет, — признал он. — Но это практично. Ты же знаешь, что происходит с солдатом Махаи, который позволяет себе стать эмоциональным.
Элайджа. Имя было легендой. Офицеры и психиатры произносили его каждый раз, когда им требовалось защитить необходимость повторной калибровки и фармацевтического контроля. Наихудший сценарий, когда человек покончил с собой из-за своей маниакальности.
Это случилось до нее, но она читала файл. Зацикленность и навязчивые идеи не были чем-то необычным среди солдат Махаи, поэтому информация об Элайдже оказалась лучшим способом узнать об этом. В некотором смысле он был нулевым пациентом. С тех пор психологи Базы тщательно контролировали возрастающие мании — и предпринимали особые меры, чтобы не допустить повторения.