Эшвин никогда не обвинял их. Честно говоря, мужчина даже ценил это, избавляясь от необходимости просить их уйти.
Солдаты Махаи могли обходиться минимальным количеством некачественного сна в течение продолжительных периодов времени, которые бы критически навредили обычному человеку. Но даже он иногда нуждался в отдыхе.
И отдыхает с кем-то еще в своей постели?
С кем-то еще, касаясь его?
Непостижимо!
Но не для Коры. Девушка во сне свернулась калачиком в его руках, как будто это было единственным местом в мире, где ей хотелось быть.
И Эшвин не мог оценить свою реакцию на происходящее. У мужчины не было никакого объяснения для этого хаотичного столкновения противоречивых эмоций. Они вырывались из рамок, которые он построил, чтобы сдержать в себе что-то, не нужное для выживания — сладкое удовлетворение от ее доверия, мрачные опасения, знание того, что ему нельзя доверять… и темная дрожь предчувствия, потому что База не остановится ни перед чем в стремлении вернуть Кору, если станет известно, что она жива.
Лгать себе было проще.
Сейчас он понимал, почему люди делали это. Если бы они чувствовали так много противоречивых эмоций все время, их бы давно раздавила неопределенность.
Ему необходимо было уйти от нее и восстановить эти барьеры. Это была цель, рациональность истины. Очевидный и, однозначно, самый безопасный курс действий. Для нее и для него.
Но он был солдатом Махаи. Его собственная безопасность никогда не значила больше, чем просто условие для выполнения задания.
Глава 8
Koре снилась пустыня.
Она блуждала часами в поисках абстрактного Нечто, но все, что простиралось перед ней — пустота, огромная и неумолимая. На палящем солнце скала и песок под босыми ногами должны были ощущаться раскаленными, но она этого не чувствовала. Она не чувствовала ничего.
Время растягивалось и сжималось.
Откровение танцевало на краю ее сознания, но каждый раз, когда она пыталась повернуться и противостоять ему, знание ускользало прочь, в призрачную даль. И наконец она увидела проблеск цвета в середине бесплодного пространства, намек на зелень. Жизнь.
Это был розовый куст, маленький и хрупкий, с одним бутоном. Он был все еще плотно сомкнутым, кроваво-красные лепестки только начинали раскрываться. Кора потянулась к нему, желая прикоснуться к бархатному изгибу лепестка, но вместо этого уколола палец зазубренным шипом.
Это было больно, сильнее, чем должно быть, сильнее, чем что-то, когда-либо испытанное ею раньше. Это было чистое мучение, пытка — достаточно острая, чтобы порезать, и достаточно серьезная, чтобы убить. И это все бурлило вокруг нее.
Koрa, задыхаясь, тихо вскрикнула, вздрогнула и проснулась.
Комната Эшвина.
Одеяло, сжатое в кулаках, пахло Эшвином и по-прежнему сохраняло его тепло. Ранний утренний свет потоком лился через окно, отбрасывая золотистые блики на спину мужчины, сидящего за письменным столом.
Она сделала еще один глубокий вдох, как вдруг эхо голоса отца промелькнуло в сознании: «Это просто сон, который хочет стать кошмаром». Странные слова, чтобы успокоить испуганного ребенка, но психология никогда не была сильной стороной доктора Этана Мидлтона. Он был блестящим человеком, но сдержанным. Что подвигло его принять и единолично вырастить осиротевшую девочку, до сих пор оставалось вечной загадкой, разгадку которой он не счел нужным раскрывать.
Она повернулась на бок и села, в этот момент Эшвин поинтересовался:
— Плохие сны?
— Немного.
Кора передвинулась к краю кровати и уселась, поджав под себя ноги.
— Разум иногда выкидывает странные штуки.
Оборудование, с которым Эшвин работал, издало тихий звуковой сигнал, и он потянулся за крошечной отверткой.
— Я этого не знаю.
Солдаты Махаи не видели снов. По крайней мере, именно так утверждали врачи на Базе, аргументируя тем, что за счет устранения ненужных эмоций и увлеченности они ликвидировали подсознательную необходимость обрабатывать эти эмоции во время сна.
Это утверждение, как и все остальное, что они говорили, было полной ерундой.
— Ты мечтаешь. Каждый человек так делает.
Кора встала с постели и, сделав пару шагов через комнату, резко остановилась, когда увидела красные борозды, пересекающие его плечи со стороны спины.
Следы, оставленные ее ногтями.
Ее щеки залились густым румянцем от воспоминаний, вспыхнувших в голове, как украденные мгновения — руки Эшвина на ее обнаженной коже, его обжигающие губы, его низкий, грубый стон, вибрирующий около ее рта.
Она пришла к нему из эгоизма, в поисках комфорта, на который не имела права, не в то время, пока другие оплакивали потерю друга, брата. Но потребность в утешении быстро уступила место чему-то гораздо более первобытному — желанию.
Она хотела его. Она всегда хотела его.
И теперь они были здесь.
Кора наклонилась и прикоснулась губами к одной из глубоких ссадин на плече.
— Я расцарапала тебя прошлой ночью.
Его руки замерли, закрепив лишь наполовину приспособление на собираемой панели оборудования.
— Я не против.
— Я знаю.
Ниже царапин, четкими контрастными линиями были нарисованы крылья рядом с изображением черепа в черном берете, а ниже виднелись острия и скрученные спирали ДНК — эмблема проекта Махаи.
Мурашки пробежали по ее коже. Кора проследила пальцем одну из линий на его плече.
— Я никогда не понимала, зачем вам все это нужно? Это секретный проект, и вы должны быть невидимками. Но первое, что вы сделали, это отметили себя как «Махаи».
— Есть много способов оставаться невидимым. — Эшвин нагнул голову в приглашении, и она протянула руку к затылку. — Если я не хочу, чтобы люди знали, я не позволяю им видеть это.
Это было рациональным оправданием, а не причиной. Отговоркой, почему ему нравилось носить эту татуировку, но не объяснением.
— Но зачем тебе это нужно?
— Потому, что мы — солдаты Махаи, — он оглянулся на Кору. — Мы не очень близки. Большинство из нас работают в одиночку, на удаленных от Базы миссиях. Другие солдаты боятся нас. Люди, не уверенные даже, что мы существуем, боятся нас. Но мы не боимся друг друга. И мы не стыдимся того, чем мы являемся.
У Коры на глаза навернулись слезы, и ей пришлось проглотить комок в горле, чтобы заговорить.
— Похоже на родственные узы, которыми вы связываете друг друга. Я рада. — Она уткнулась лицом в изгиб его шеи и обняла. — Ты должен обладать этим. Тебе это необходимо.
Эшвин напрягся, но на этот раз только на мгновение. Потом его пальцы погладили тыльную сторону ладони девушки.
— Мы лояльны по отношению к людям, не относящимся к нам, как к монстрам, Кора. Если что-нибудь случится со мной…
— Я не одна, — отрезала она. — У меня есть моя семья и Всадники. Тебе не придется беспокоиться обо мне, Эшвин.
Он сжал ее руку сильнее.
— Они не знают Базу. Если что-нибудь случится, и тебе понадобится наша помощь, ты обратишься за ней к Самсону. Обещай мне!
Она знала, что Самсон тоже был с Базы. Он и Эшвин всегда по-дружески относились друг к другу. Но это звучало больше, чем предложением или даже инструкцией. Голос Эшвина почти дрожал от отчаяния, пугая и превращая ее внутренности в кислоту.
Что-то было не так.
— Эшвин?
Он отпустил ее и снова взял отвертку. Быстрыми, точными движениями мужчина закончил устанавливать пластину на место.
— Ты знаешь, что это?
Koрa выпрямилась и внимательно посмотрела на стоящее на столе оборудование. Она была настолько сосредоточена на нем, на всех крошечных вещах, которые напоминали о близости совместно проведенной ночи, что не обратила внимания на то, чем был занят Эшвин.
Это был гладкий, серебристо-серый прибор, похожий по цвету на зимнее небо перед бурей.
На первый взгляд, это выглядело как объемный модуль камеры, такие часто использовали для обеспечения безопасности в городе.