Ухмылка Мариселы превратилась в хихиканье:
— Я — как моя мать.
— Лучше твоя, чем моя. — Нита сделала жест рукой, после чего Ксиомара вскочила и поспешила налить Мариселе пунша. Она передала чашку с реверансом, отступая, и Нита улыбнулась. — Я уже пыталась объяснить Коре сплетение благородных семей. Нам, возможно, придется нарисовать ей схему.
— Я не могу придумать ничего более подходящего для вечеринки, — заявила Марисела. — Вы знаете, что делал сегодня Гейб?
Брови Ниты поднялись.
— Я думала, что они все сегодня были заняты подготовкой к инициации Эшвина.
— Вот и нет. Он провел день в доме беженцев с дамой из Сектора 2. Ее имя…
— Малена, — перебила ее Kopa. Обе девушки посмотрели на нее с любопытством, и ей пришлось объяснять. — Она и Джейден… Они очень любили друг друга.
Марисела застонала.
— О, я такая задница! Я думала, что у него было тайное свидание. Я не понимала…
Kopa взяла Мариселу за руку.
— Не так много людей знали об этом.
Нита кивнула на корзинку, принесенную Мариселой.
— Может, послушницы должны последовать твоему хорошему примеру. Уже долгое время мы не делали ничего для дома беженцев. Я могла бы поговорить с Дэл.
— А мы что-нибудь придумаем для сестры Джейдена, — решительно сказала младшая Риос. — Что больше похоже на обряд, который проводят, когда кто-то умирает в Секторе 7.
— Я могу помочь с этим? — Это была не та роль, которую Kopa представляла себе, когда появилась в Секторе 1 — королевский советник по траурной церемонии — но она была единственной, которую она бы с удовольствием взяла на себя. Потому что Гидеон и Марисела не ожидали, что люди могут оставить позади свою культуру только потому, что поселились в новом месте. Они надеялись, что принеся это с собой, пришедшие сохранят ее, даже когда их прошлое станет частью их нового дома.
Такое уважение достойно почитания, и Кора гордилась, что была частью семьи Риос.
Глава 14
Жужжание тату-машинки звучало для Эшвина гипнотическим фоном горящих укусов иглы, пока Дэл наносила последние штрихи новой татуировки. Прикосновения были легкими, гораздо мягче, чем у человека, делавшего татуировку Махаи, которая сейчас красовалась на его спине. Они были почти успокаивающими, эти маленькие укусы боли. И вызывали воспоминания о первых обжигающих прикосновениях к нему.
Размышлять о девушке казалось не самой хорошей идеей. Его контроль над физическими реакциями тела сейчас был более хрупким, так как он знал, что Кора беспокоилась о нем. Эмблема на плече была почти закончена. Эшвин не был уверен, сможет ли он испытать унижение, но ему все равно не нравилась идея присутствовать на церемонии Посвящения Всадников с эрекцией, которую невозможно скрыть.
Даже у него были какие-то инстинкты социального выживания.
— Мы закончили. — Жрица перекинула тряпку через плечо и откинулась на спинку стула, улыбаясь своей работе. — Как выглядит?
— Красиво, как всегда. — Дикон наклонился и изучил татуировку, иронично приподняв бровь. — Листья, да?
Слова прозвучали так, как будто в них был глубокий сакральный смысл, и теплый смех Дэл подтвердил это.
Жрица стала складывать инструменты, объясняя мужчине свой выбор.
— Все происходит в положенное время, Дикон. Вы знаете об этом лучше других.
— Я преклоняюсь перед вашей неизменной проницательностью.
И Дикон так считал, в буквальном смысле слова. Выпрямившись, он махнул Эшвину рукой.
— Пошли. Они ждут нас.
Малхотра поднялся, подхватывая свою куртку одной рукой. Хлопковая безрукавка не скрывала свежую татуировку, и кожей он остро ощущал прикосновение прохладного воздуха. Все сейчас казалось слишком чувствительным, как будто Koрa своим присутствием разрушила больше, чем боль его ассоциаций. Стены, тщательно возведенные, чтобы абстрагироваться от неважных физических раздражителей, рассыпались и исчезли. Как будто с него содрали кожу.
Он чувствовал себя… живым.
Дикон привел его в сердце Храма — круглую комнату с куполообразным потолком, где стоящий на возвышении алтарь был окружен рядами изогнутых деревянных скамеек. Десятки свечей мерцали на широкой стойке, расположенной по центру. Еще больше горело по краям комнаты — тонкие колонны воска, воткнутые в песок, заполняли каждую урну перед яркой цветной росписью на стенах.
Святые Сектора 1. Эшвин боковым зрением заметил изображение темноглазой красавицы, держащей сердце между воздетыми ладонями. Тетя Гидеона, Адриана. Рядом с ней — образ изящной женщины в развивающемся белом платье со светящейся смуглой кожей, Хуана, мать Мариселы и Гидеона. Ярко-красные розы вились вокруг ее бедер и сжатых вместе рук, заканчиваясь на короне вокруг черных как смоль волос.
Он видел, что эти портреты повторялись в татуировках, которыми гордились все в Секторе 1, от ремесленников на рынке до садовников, работающих в садах Риос. История семьи Риос, их наследие было публичным и неизбежным, украшая каждую стену, каждую святыню, даже тела жителей сектора.
Может быть, именно это привлекало Кору к ним так сильно.
Она никогда не знала своих родителей, так же, как и Эшвин. Нет, он встречал женщину, которая родила его, но Натали Олсен не имела никакого отношения к его ДНК. Она просто сделала стратегический выбор в хаосе происходящего после Вспышки. В обмен на вынашивание чужого ребенка с последующей его передачей без вопросов или условий ее устроили на прибыльную должность. Заведующей на один из складов, где хранились ценные вещи. Несколько раз Малхотра общался с ней, но она не выказывала никаких признаков того, что знала, кто он такой. Может, так и есть.
На Базе не было концепции Семья. Только общие цели и преданность высоким идеалам — даже если большинство не совсем понимало, ради чего они приносят жертву.
Рядом вежливо кашлянули, и Эшвин понял, что засмотрелся на фреску с изображением матери Гидеона. Он двинулся вслед за Диконом мимо алтаря, в сторону двери, ведущей к тайному святилищу Всадников.
Здесь помещение освещали толстые свечи, источающие аромат благовоний. Они горели перед каждым ликом, за исключением последнего, где Гидеон уже ждал его в окружении Всадников.
Малхотра автоматически отметил местоположение каждого человека, наличие оружия, фиксируя все в памяти. Но большую часть его внимания привлекло изображение нового черного наброска, украшавшего стену.
Сходство было потрясающим. Эшвин изучал прямой нос, ровную линию рта, знакомый изгиб подбородка и строгое выражение лица. Он признал свои собственные черты, те же, что каждый раз видел в зеркале. Но изображенная искусной кистью Дэл совокупность этих особенностей отображала больше, чем каждая по отдельности.
Жрица уловила в нем что-то незнакомое и новое. Напряжение свернулось тугой пружиной внутри Эшвина от пронзившей его мысли.
Обнаженность чувств.
— От тебя потребуется немного, — сказал ему Гидеон.
Мягкость его голоса каким-то образом подчеркнула важность момента, и Малхотра затаил дыхание. Это был своеобразный трюк — понижение голоса, чтобы заставить слушателей сосредоточиться — но Эшвин не мог сказать, говорил ли Риос так намеренно или инстинктивно.
Гидеон наклонился и поднял свечу, продолжая:
— Только обеты. Ты готов?
Дэл ознакомила его с содержанием трех обетов, прежде чем начала делать татуировку. Он с первого раза запомнил их и послушно повторил снова, получив широкую улыбку и ревнивый шепот о том, что жрица завидует его памяти. Но это были просто слова, которые он мог бы повторить ради выполнения своей миссии.
Ложь.
Малхотра и раньше давал обеты, не собираясь их исполнять. Когда База отправила его для выполнения специальных задач в Эдеме, продажные советники требовали множество клятвенных обещаний послушания и верности. И он клялся, зная, что в любом случае нарушит их, и не чувствовал никакого внутреннего конфликта.