В этих горных вратах, проточенных Теклой задолго до появления на ее берегах людей, постоянно дули сильные ветры. Причем дули то с севера на юг, то наоборот, с юга на север, помогая кораблям либо подниматься вверх, либо спускаться вниз по течению. Ветер также усердно трудился, вращая крылья мельниц; особенно много ветряков находилось в окрестностях деревушки Лерфурт, где оба берега буквально шевелились.
К этому месту эскадра подошла в то время, когда дул нужный ветер, и дул сильно. На широкой глади Теклы появились белые барашки. Туго надутые паруса «Поларштерна» гудели. Заметно кренясь на борт, яхта поглощала милю за милей и постепенно стала нагонять идущий впереди «Василиск».
Вахтенный офицер что-то прокричал в рупор и матросы быстро вскарабкались по вантам и начали сворачивать самый верхний парус на грот-мачте. Кэйр и Бурхан задрали головы, намереваясь полюбоваться этой головокружительной работой, но за их спинами послышался очаровательный голосок, называющий их по именам. Оба обернулись. Перед ними стояла одна из горничных, накрывавших стол на загадочной вилле.
— Мэтр Фоло и эффенди Чинтал-Уюк?
— Именно так, — сказал Кэйр, снимая шляпу. — Поименно.
— Господа, если вы не очень заняты…
— Мы не очень заняты, Роза, — жгуче улыбаясь, сказал жгучий красавец Бурхан.
Девушка зарделась.
— О, вы меня помните… Господа, вас приглашают в… в… Ну, в общем, приглашают.
Их пригласили в адмиральский салон. Там-то они и увидели самых важных пассажиров, места которых пустовали в кают-компании.
Вдоль кормовых окон стоял длинный белый диван, а на диване, слева от прохода на балкон, сидели Камея с Инджин. На столе перед ними находилось несколько приборов и ваза с фруктами. В углу салона сидел Руперт и читал свежую сентубальскую газету.
— Ру-уперт, — сказала Камея.
Руперт привстал и поклонился.
— Добрый вечер, господа, — сказала Инджин. — Вы не откажетесь с нами запоздало пообедать?
— Или преждевременно отужинать? — улыбнулась Камея.
— Ваше высо…
— Тс-с, — Инджин сделала страшные глаза. — Нет здесь никаких высочеств. Потому что враг не дремлет! Ну вот скажите мне откровенно, ваша честь, где вы тут видите хоть одно высочество?
— У Фемиды глаза должны быть завязанными, — поклонился Кэйр. — В нужный момент, конечно.
— Да где ж тут поместиться высочеству? — удивился Бурхан, трогая низкий потолок.
Камея рассмеялась.
— Прошу к столу, господа. Рада, что наша компания воссоединяется. К сожалению, Изольда сейчас дежурит в лазарете. Господин Кирш… ну, вы понимаете. А вот господин Кузема, я надеюсь, появится как только его обнаружат в недрах «Поларштерна».
И господин Кузема появился. Стоило Магде Андреевне вынести супницу, как он и появился. Запыхавшийся, всклокоченный, но чрезвычайно довольный.
— Ах, вот оно что! Тайны раскрываются, — пропел он с порога. — Здрасьте, всем! Камея, так вы, значит, прин…
Бурхан показал ему кулак.
— Господа! Только не наступайте мне на ноги. Завели, понимаешь, моду… Лучше намекните, чего нельзя делать. Я же сообразительный!
— Тогда делай вид, что ничего не соображаешь, — сказала Магда Андреевна.
— А, это — пожалуйста. Это я хорошо умею.
— В самом деле. Получается. Ну, садись, милок, садись. А то суп стынет.
— Я должна перед вами извиниться, господа, — сказала Камея, когда все отдали должное супу.
— За что? — спросил Кэйр.
— За то, что вы оказались на борту «Поларштерна». Спасибо, что не отказались.
— А если б отказались? — спросил Ждан.
— Сидеть бы вам в Семибашенном замке, — сообщил Руперт.
Это прозвучало столь внезапно и противоестественно, словно заговорила статуя.
Бурхан медленно промакнул салфеткой свои усы.
— Правда? — спросил он.
— К сожалению, да, — сказала Камея.
— О, недельки две, не больше, — поспешила успокоить Инджин.
— А как же презумпция невиновности, на незыблемости которой так настаивает его высочество Бернар Второй? — спросил Кэйр.
— Была бы нарушена, — вздохнула Камея. — Господа, вы имеете полное моральное право обижаться и даже чувствовать себя оскорбленными. Однако выхода не было. На карту поставлено столь многое, что требовалось исключить саму возможность случайной утечки информации. Прошу меня понять.
— Вот как… И почему вы решили нам об этом рассказать сейчас?
— Чтобы вы имели представление о степени серьезности дела..
— Простите за прямоту, но не поздновато ли? — спросил Ждан. — Мы ведь уже плывем.
— Нет. Не поздновато. Скоро эскадра будет в Муроме. Это — последнее место, где вы можете изменить свое решение.
— Но… контракты? — спросил Кэйр.
— У меня достаточно власти для того, чтобы их аннулировать и даже выплатить неустойку.
— А как же возможная утечка информации? Вы об этом думали?
— Думала. И тоже прошу извинить меня за прямоту, но после Мурома утечка информации уже не слишком важна. Дальше все будет зависеть от быстроты нашего плавания. Вам же советую подумать, в частности, вот о чем. Практически неизбежен бой с численно превосходящим флотом Покаяны. Быть может, не один бой. Лично я верю в искусство наших моряков, но исключить ничего нельзя.
— Тем не менее вы плывете?
— Я — другое дело. В силу ряда причин у меня нет выбора. У вас он теперь есть.
Молодые люди погрузились в молчание. Магда Андреевна принесла жаркое.
— Ну нет, — сказал Ждан, отрезая здоровенный кусище. — Повидать мурмазеев было бы неплохо. Но если я сбегу, что про меня Виталька Петроу подумает?
Он подумал сам и отрезал от здоровенного кусищи кусок поменьше.
— Да и «Поларштерн» покидать жалко. А ты как, Бурхан?
— Негоже джигитам убегать от опасности, которую не боятся женщины, — ответил эффенди с жутким джангарским акцентом.
Оба посмотрели на Кэйра.
Мэтр отложил вилку, поправил салфетку, вздохнул.
— Кто-то же должен присмотреть за презумпцией невиновности в этой дикой экспедиции.
— Так, — сказал Бурхан. — Франца можно не спрашивать.
— Э, Франц…
Вздохнули все трое.
— Ребята, — сказала Инджин. — Какие вы молодцы…
— Ру-уперт, — нежно позвал Бурхан.
— Да?
— А что, если б мы сейчас отказались? На сколько бы нас тогда засадили?
6. СТРАСТИ МУРОМСКИЕ
БУБУДУМЗЕЛУ ГОМОЯКУБО.
КОНФИДЕНЦИАЛЬНО
Обрат Керсис!
Какие меры приняты против выхода в море эскадры Мак-Магона? Когда эта попытка может произойти? Что планируете делать в случае ее успеха? Сообщите мне через Глувилла.
К половине десятого Стоеросов двор уже порядком обложили. Не так чтобы совсем уж сплошь, но это — пока. Толпа вокруг все росла да росла.
Жгли факелы, покуривали, деловито обсуждали с какого конца начинать, да где бочки с водой приготовить, чтоб на соседей огонь не перекинулся. Для верности еще и большую пожарную бадью с рыночной площади вернули. Все вроде для одного дела собрались. Но разговоры вели разные.
— Сбежал бы, дурак! И нам проще — кровь зря не пускать.
— Да и своей не умываться…
— Не, не сбежит. Свирипелый! И дружки у него под стать. Чай, не одного положат.
— Всех не одолеют. Кто ж против Заповедного выстоит?
— Никто.
— А жалко купчину.
— Да, такой забавник… С моста его турнули, а он — про сапоги… Сапоги, сапога, кричит, не прихватите!
— А во время драки Агафоний крестом его охаживал. Помнишь, Артамошка?
— Медным! Тут, брат, станешь свирипелым.
— Крестом — это против правил, спору нет. Только сам-то Свиристел чего?
— А чего?
— Да когда его сшиб, диакона то есть, ногами ведь пинать взялся.
— Ну, ногами — эдак совсем не годится, конечно.
— Лежачего!
— М-да. После такого навряд ли кому захочется идти к Свиристелке.