А в туалетной комнате пришла очередь удивляться инженеру Куземе.
— Вы посмотрите, посмотрите, — восхищался он. — Бронзовые краны, фарфоровые раковины! Франц, глупая голова, тут же полноценная канализация!
— Что? Какая канализация?
— Да еще и горячая вода есть. И все это — среди леса!
— Кто… среди леса? — пробормотал Франц.
— Блеск, — кивнул Кэйр.
Туалетная комната действительно блистала. Она была облицована кафелем, сияла чистотой. Из нее не хотелось уходить.
— Да, — сказал Бурхан. — Это ж сколько нужно денег, чтобы так жить?
— Кажется, мы угодили в сказочный замок, — проворчал Ждан, утираясь хрустящей салфеткой.
— По ошибке, — вставил Кэйр, протягивая ему полотенце.
— Надеюсь, что не к людоеду, — хохотнул Бурхан.
И от его хохотка всем вдруг стало немного не по себе.
— Нет, — после некоторого молчания веско сказал Кэйр. — Не к людоеду. К кому-то более значительному.
— Утешил, — уныло пробормотал Франц.
Кэйр сочувственно положил ему на плечо руку.
— Встряхнись. И постарайся за столом не сидеть бучилой. Знаешь, где решаются человеческие судьбы?
— Что, в туалете?
— Нет. Судьбы решаются именно за столом. В туалете за них расплачиваются.
Лицо влюбленного внезапно прояснилось.
— Г-глубочайшая мысль, камарад! Ты долго ее высиживал?
Бурхан и Кузема переглянулись.
— Кто знает, может, еще и выживет, — печально сказал Бурхан.
Ждан вздохнул.
— Ну, если будет хорошо питаться.
…Веранда была залита лучами заходящего солнца. Курились полезные антикомариные палочки. На белой скатерти благородно темнело серебро, а в графине искрилось нечто гранатовое. Все располагало к безмятежному общению, однако беседа наладился не сразу.
Ждан нервно ерзал, озирая многочисленные ножи и вилки. Изольда и Франц молча уткнулись в пустые тарелки. Бурхан глазел на Инджин и глупо улыбался. Лишь Кэйр с Камеей поддерживали светский разговор о различных пустяках, при этом старательно избегали вопросов действительно интересных.
— Я заказала мясное меню, — . сказала Камея. — Быть может, нужно что-нибудь другое?
— О нет, спасибо. Считается, что мужчинам нужно почаще употреблять мясо.
— Да, в нем много аминокислот, включая незаменимые.
Кэйр с удивлением взглянул на собеседницу. Не выдержав, он все-таки решился задать личный вопрос.
— Простите, мадемуазель, вы где-то учитесь? Мне кажется, что я вас уже видел.
— Вполне возможно.
— Не в университете?
— Да, наверное. Я — студентка медицинского факультета.
— Замечательно!
Влюбленный Франц вдруг встрепенулся и пропел ужасным голосом:
Благовоспитанный Кэйр поперхнулся и окаменел. Однако выходка оказалась вполне уместной. Инджин расхохоталась и немедленно подхватила:
Потом они продолжили уже дуэтом:
И так далее, до самого конца этого весьма корявого, и, быть может, именно по этой причине очень популярного студенческого гимна.
— О, майн либер Мохамаут! — со слезой в голосе воскликнул Франц. — Шельма матер…
Вот это уже было опасным.
Сентиментальность в архитекторе прорезалась тогда, когда он изрядно нарезался. Тогда его излишнюю эмоциональность нейтрализовать можно было только одним способом — длинной речью, которую дисциплинированный Франц никогда не решался перебивать. В любых других обстоятельствах чрезвычайно начитанный герр Кирш ловил за рукав ближайшую жертву и начинал бесконечные излияния с мудрыми цитатами, которые знал в немыслимых количествах.
— Кхэм, — сказал Кэйр, поднимаясь из плетеного кресла. — Дамы и господа! Коль скоро выяснилось, что все мы суть питомцы единой alma mater, молочные, так сказать…
— …поросята, — кивнула Инджин.
— Ах, как это прекрасно, — пробормотал Франц. — Храм высокой науки, студенческое братство… Gaudeamus igitur.
— …позвольте мне сказать по этому поводу несколько слов.
— Давай-давай, ваша честь, — прошипел Бурхан. — Спасай положение!
Ждан ловко долил вина в бокал оратора, а дамы вежливо похлопали.
— Благодарю, — сказал Кэйр. — Кхэм. Итак… Он приступил.
Лишь минут через пять, если не через шесть, а если придерживаться исторической правды, — то и через все восемь, заметив, что Франц вновь впал в прострацию, уморился и сделался временно неактивным, Кэйр сжалился над аудиторией.
— …Так выпьем же за то, чтоб никогда не гас сей светильник во мраке покаянского фанатизма, магрибинского варварства и, прости уж меня, Ждан, муромского невежества. Уф! Amen. Кажется, я всем всыпал.
Девушки, у которых уже онемели руки, державшие бокалы, дружно переглянулись.
— Боюсь, что я вас смертельно утомил, — сказал Кэйр, когда все выпили.
— Зато дали возможность понять, насколько вы преданы друг другу, — сказала Камея, улыбнувшись Францу.
Франц сонно кивнул:
— О, йа, йа. Виссеншафт унд брудершафт. Ибо сказали фарисеи…
Впервые улыбнулась Изольда. Тут очень кстати подали кофе, а Магда Андреевна приподнесла собственноручно испеченный пирог.
— С черемухой, — очень по-домашнему сказала она. — Налетайте, господа студентисы!
Все оживились, налетели. Атмосфера сделалась более раскованной, посыпались шутки. А когда стемнело, явился грозный Руперт, но уже не с пистолетами, а с гитарой. После долгих просьб и увещеваний Магда Андреевна спела очаровательный четырховский романс. И тут, когда всем уж окончательно похорошело, в ворота постучали.
Руперт отложил гитару и пошел открывать.
Через минуту прямо к веранде подъехал всадник. У ступеней он спрыгнул, легко взбежал наверх.
Приехавший оказался гвардейским офицером. Ни больше ни меньше.
— Это ко мне, — сказала Камея, вставая.
Офицер молча поклонился и протянул пакет. Камея подошла к лампе, привычным движением сломала печати, быстро прочла письмо. Потом улыбнулась и позвала:
— Господин Фоло!
— Да? — озадаченно отозвался Кэйр.
— Насколько я поняла из разговоров, вы и ваши друзья еще не нашли работу?
— Предложения есть, — солидно сказал будущий судья, — но в разных местах, не для всех сразу. А нам не хотелось бы расставаться.
— Понимаю, — сказала Камея и повернулась к офицеру.
— Мне подождать ответа? — спросил тот, вытягиваясь.
— Нет, но на словах передайте, что я готова поручиться. Запомнили?
— Так точно, ва… мадемуазель. Поручиться. Это все?
— Все, де Нанж. Ступайте.
Офицер козырнул, четко повернулся и, звякая шпорами, сбежал во двор. Там он принял от Руперта поводья, вскочил в седло и скрылся в темноте.
Тут к Камее вдруг подскочила Инджин и повисла у нее на шее.
— Милая Скамейка! Ты — гений!
Камея пошатнулась.
— Ну, ну, — строго сказала она, пытаясь освободиться, — Инджи, что за кавалерийские манеры? Мы вот-вот свалимся.
— Сейчас отпущу. Но скажи, я правильно поняла, что пикник будет иметь последствия?
— Надеюсь. Что же за пикник без последствий?
— О-ла-ла! Да ты просто вершительница судеб!
— Только не своей, — вдруг сказала Камея.
Глаза у нее сделались грустными.
— Бедняжка, — сказала Инджин. — Но, может быть, тебя порадует одно маленькое известьице.
— Какое?
— В бумагах отца я случайно видела список охраны барона Обенауса.
— Какое это имеет отношение…
Глаза Инджин лукаво блеснули.
— Видишь ли, там значился некий егер-сержант Неедлы. Забавная фамилия, не правда ли? И редкая.
— Ой, — сказала Камея. — А я писала в корпус Шамбертена… Но погоди, почему сержант? Он только пару месяцев назад…